Карл Май - Жут

– Мы тебе потом все расскажем, – ответил я. – Скажи вначале, один ли ты здесь сидишь.

– Рядом со мной лежит еще кто-то; он знает турецкий, но, очевидно, он чужеземец, ведь…

Его прервал резкий стук; из-за соседней двери донесся голос:

– Откройте, откройте!

Мы отодвинули дверной засов и увидели пленника, закованного, как и Стойко, в железо.

– Слава богу! – воскликнул он. – Наконец-то спасение!

– Почему вы до сих пор сидели тихо?

– Я все слышал, но я не верил вам и думал, что это – новая проделка Жута. Как я молил о свободе, как томился без нее, но все было напрасно!

Это был Галингре, французский торговец зерном из Скутари. Он был закован в железо не так долго, как Стойко; после своего освобождения он встал на ноги и вскоре начал медленно ходить. Остальные тюремные камеры были пусты.

Стойко и Галингре поведали историю своих страданий. Даже те, кто сомневался в том, что Кара-Нирван был Жутом, теперь переменили свое мнение. Вид этих измученных узников возмутил всех присутствующих; все негодовали на преступника. Раздавались дикие угрозы; впрочем, я не верил в стойкость их возмущенных чувств. Штиптар мстит лишь за себя и своих домочадцев или соплеменников. Здесь же речь шла о двух чужаках, к которым жители Руговы не испытывали живого интереса. Так что, на их помощь я не мог особо рассчитывать.

Сперва надлежало обследовать всю шахту. Узкая дверь, из-за которой появился перс, все еще оставалась открытой. Надо было посмотреть, куда она ведет. Сгоревшие свечи заменили новыми; мы двинулись вперед. Впрочем, несколько местных жителей остались рядом с Галингре и Стойко.

Миновав дверь, мы очутились в довольно высоком, но узком коридоре; его стены были сложены из камня. Вскоре он привел нас в четырехугольную комнату; оттуда открывался вход в два других коридора; потолка не было; вверх вела лестница, устроенная как деревянные лестницы в наших шахтах. Рядом с ней свешивалась довольно новая веревка.

Для чего нужна была эта веревка?

Я весьма тщательно осмотрел ее. Она была очень тонкой и окрашенной в темный цвет. Когда я потер ее пальцами, осыпалась мелкая пороховая пыль.

– Убери свет! – крикнул я старику, стоявшему рядом со мной. – Это запальный шнур; он ведет наверх в…

Я осекся. Старик наклонился, чтобы зачем-то посмотреть, тянется ли шнур до земли, и слишком близко поднес к нему свечу. Мигом мне обжег пальцы голубоватый огонек; он побежал наверх.

– Назад! Быстро назад! – побелев от ужаса, крикнул я. – Сейчас будет взрыв!

Жители деревни оцепенело застыли. Три моих спутника, в отличие от них, сохранили присутствие духа; они мигом исчезли в коридоре, по которому мы пришли сюда. Я побежал за ними; остальные помчались следом. Позади нас и над нами все пришло в движение.

Сперва мы услышали глухой треск. Стены коридора, по которому мы бежали, словно бы зашатались; с потолка посыпались камни. Потом последовал громовой раскат, прерываемый частыми ударами; наконец, где-то высоко над нами раздался взрыв; земля под нашими ногами задрожала. Какое-то время над нами все еще слышался гул; он напоминал медленно смолкавшую барабанную дробь. Мы снова оказались в круглой зале; все были на месте.

– Аллах! Господи! Что это было? – спросил старик, едва дышавший от ужаса и усталости.

– Взрыв, – ответил я. – Ты поджег запальный шнур, и шахта, наверное, обрушилась. Шнур был натерт порохом.

– Он не мог загореться, ведь в шахте было сыро. Быть может, Жут использовал греческий огонь?

– Что бы там ни было, этого уже не осталось.

– О нет! Должны же люди знать тайну, как развести огонь, который будет гореть даже под водой. Слава Аллаху, что мы в ужасе убежали оттуда! Что будем теперь делать?

– Подождем немного и посмотрим, можно ли без риска проникнуть в шахту.

Прошло несколько минут; все стихло, и мы с Халефом вернулись в коридор. Земля была усеяна камнями; чем дальше мы продвигались, тем их было больше. Стены угрожающе зияли трещинами, но все-таки мы осторожно шли вперед, пока не достигли места, где коридор был полностью засыпан землей. Мы повернули назад. Пленники были свободны; прочее нас не касалось. Оставалось лишь выбраться наружу.

Стойко пришлось нести; Галингре тоже нужна была наша поддержка. Оба нуждались в свежем воздухе; их следовало отправить с первой же лодкой. Добравшись до воды, мы положили обоих в лодку. Я уселся за руль, а Колами с одним из помощников – за весла. Остальным пришлось ждать, ведь сесть во вторую лодку можно было лишь, когда мы отчалим.

На другом берегу собралась толпа; нас встретили громкими криками. Многие люди указывали на вершину скалы. Другие спрашивали, удалось ли найти тех, кого мы искали, а когда хозяин в ответ на вопрос сказал «да», они помчались вдоль берега к деревне; лодка следовала в том же направлении.

Все остальные лодки стояли в заводи. Колами вместе с другим гребцом пересели в следующую лодку, собираясь доставить ее к штольне. Их помощь была не нужна мне, ведь лодку мчало течение, и, чтобы добраться до моста, надо было лишь вовремя повернуть руль.

Там нас уже встречали. Пленников вытащили из лодки и с ликованием отнесли в дом, где англичанин сидел возле Жута в той же позе, в какой мы его и оставили.

– Вот и вы, мастер, – сказал он. – Долго же все это длилось. Это пленники?

– Да, ваши товарищи по несчастью; вместе с ними вас бросили в шахту.

– Well! Пусть они полюбуются на молодчика, которому этим обязаны. Наверное, они наградят его от всей души.

Итак, жители деревни ликовали, встречая пленников, но я все-таки не доверял им. Чтобы никто не мог перекинуться с персом хоть взглядом, я позволил войти в комнату лишь одному – тому, кто нес Стойко. Галингре мог в одиночку сделать несколько оставшихся шагов.

Можно представить себе, какими взорами и словами они встретили своего мучителя. Впрочем, тот не видел их взглядов, ибо по-прежнему не открывал глаза, а к словам он не прислушивался. От ненависти Стойко рассвирепел, к нему вернулась даже гибкость его ног. Он отодвинул штиптара, державшего его, бросился к Жуту, ударил того ногой и крикнул:

– Собака паршивая! Аллах вызволил меня из твоего разбойничьего логова. Теперь настал твой час. Ты будешь выть от пыток, которые мы уготовим тебе!

– Да, – вмешался Галингре, – пусть он сто раз покается в том, что совершил с нами и многими другими людьми.

Оба стали бить ногами неподвижно лежавшего перса с такой силой, что мне пришлось остановить их:

– Прекратите! Он не заслуживает даже того, чтобы вы пинали его ногами. Есть другие, кто займется ремеслом палача.

– Другие? – воскликнул Стойко, свирепо сверкая глазами. – Что мне толку в этих других! Мне с ним надо расправиться, мне! Я сам ему отомщу!