Уилбур Смит - В поисках древних кладов

— Уходи быстрей, — огрызнулась она, и Юба хихикнула.

— Есть время побыть наедине. — Она сладострастно закатила глаза. — Я постерегу у двери, я ничего не слышу, Номуса.

Когда девушка называла ее этим прозвищем, Робин не находила в себе сил сердиться, оно означало «дочь милосердия». Робин считала его вполне подходящим. Ей самой было бы трудно подобрать себе лучшее имя, и она улыбнулась, легким шлепком подтолкнув Юбу к двери.

Клинтон, по-видимому, догадался, о чем они переговариваются. Когда она повернулась, рубашка его была застегнута, и выглядел капитан смущенно.

Робин набрала побольше воздуха, сложила руки на груди и начала:

— Капитан Кодрингтон, я непрестанно думала о высокой чести, которую вы мне оказали, предложив стать вашей женой.

— Однако, — опередил ее Клинтон, и она запнулась, тщательно заготовленная речь вылетела из головы, так как следующее ее слово должно было быть именно таким — «однако». — Мисс Баллантайн, то есть доктор Баллантайн, я бы предпочел, чтобы вы не говорили всего остального. — Его лицо побледнело и напряглось, в этот миг он стал по-настоящему красив, с болью подумала Робин. — Тогда я смог бы лелеять надежду.

Она с жаром покачала головой, но Кодрингтон поднял руку:

— Я пришел к пониманию того, что у вас есть долг, долг перед отцом и перед несчастными жителями этой страны. Я сознаю это и глубоко восхищаюсь.

Сердце Робин готово было вырваться из груди, он такой добрый, такой чуткий, он понял, что у нее на душе.

— Однако я уверен, что когда-нибудь вы и я…

Ей захотелось облегчить его муки.

— Капитан, — начала она, снова качая головой.

— Нет, — сказал он. — Никакие ваши слова не заставят меня расстаться с надеждой. Я человек очень терпеливый и понимаю, что время еще не пришло. Но в глубине души я знаю, что мы связаны судьбой, пусть даже мне придется ждать десять лет, пятьдесят лет.

Промежутки времени такой протяженности не пугали Робин. Она заметно расслабилась.

— Я люблю вас, дорогая доктор Баллантайн, и ничто этого не изменит, а пока я прошу лишь вашего доброго отношения и дружбы.

— И то, и другое вам принадлежит, — искренне, с облегчением ответила Робин. Объяснение прошло намного легче, чем она ожидала, хоть и оставило легкую тень сожаления.

Другой возможности поговорить наедине не представилось. Проводка «Черного смеха» по предательским протокам занимала все время Клинтона. Устье преграждали подвижные банки и не обозначенные на карте мели. На протяжении тридцати километров они должны были петлять среди мангровых рощ, пока не достигнут порта Келимане на северном берегу реки.

Влажное зловоние ила и гниющей растительности делало жару невыносимой. Стоя у планшира, Робин смотрела на проплывающие мимо мангровые деревья, их причудливые формы приводили ее в восторг. Деревья возвышались над густой шоколадной жижей на пирамидах корней, похожих на бесчисленные ножки гротескного насекомого, вставшего на дыбы. Они тянулись к толстым мясистым стволам, которые увенчивала крыша ядовитой зеленой листвы. Между корнями сновали пурпурно-желтые крабы, они держали наперевес единственную непропорционально огромную клешню и то ли угрожающе, то ли приветственно махали ею вслед кораблю.

От кильватера «Черного смеха» по протоку расходились волны, они накатывались на илистые берега и вспугивали небольших зелено-багряных ночных цапель.

За излучиной протока показались полусгнившие домики Келимане, над ними возвышались квадратные башни оштукатуренного собора. Штукатурка осыпалась, были видны неприглядные проплешины, побелка пестрела пятнами серо-зеленой плесени, как созревающий сыр.

Когда-то этот город был одним из самых оживленных невольничьих портов на африканском побережье. Река Замбези служила для работорговцев проторенной дорогой в глубь континента, а река Шире, ее главный приток, вела прямо к озеру Малави и в горные края, откуда пригоняли сотни и тысячи черных рабов.

Когда португальцы под британским давлением подписали Брюссельское соглашение, невольничьи загоны в Келимане, Лоренсу-Маркише и на всем острове Мозамбик опустели. Однако невольничья дхоу, перехваченная «Черным смехом», доказывала, что отвратительная торговля на португальском побережье втайне продолжает процветать. Очень характерно для этого народа, подумал Клинтон Кодрингтон.

Он с отвращением скривил губы. Много сотен лет прошло с тех пор, как великие мореплаватели открыли это побережье, а португальцы все еще держались узкой нездоровой прибрежной полосы, делая лишь слабые попытки проникнуть во внутренние районы. Похожие на свои рушащиеся дома и распадающуюся империю, они возлежали в переполненных женщинами сералях, находя удовлетворение во взятках и вымогательстве мелкого чиновничества и смотрели сквозь пальцы на любое зло или преступление, если в них была хоть малейшая выгода.

Подводя «Черный смех» к причалу, капитан увидел, что встречающие уже толпятся на набережной, как стая разряженных стервятников, в кричаще ярких мундирах. Даже самые низшие таможенные чины нацепили потускневшие золотые галуны и разукрашенные шпаги.

Если он не проявит твердость, придется заполнять бесконечные формы и декларации, и повсюду его будут встречать протянутая рука и жадное подмигивание. Нет, на этот раз все будет по-другому. Это корабль военно-морского флота Ее Величества.

— Мистер Денхэм, — громко приказал Клинтон. — Выдайте вахтенным на якорной стоянке пистолеты и абордажные сабли и следите, чтобы никто не поднимался на борт без разрешения вахтенного офицера.

Он отошел в сторону и обменялся с Зугой коротким рукопожатием; за время плавания у них обнаружилось мало общего, и прощание вышло прохладным.

— Нет слов, чтобы отблагодарить вас, сэр, — безучастно произнес Зуга.

— Это мой долг, майор. — Но взгляд Зуги уже был устремлен на сержанта Черута, выстроившего своих людей на баке. Они были в полном походном снаряжении, после утомительной поездки им не терпелось сойти на берег.

— Мне нужно позаботиться о людях, капитан, — извинился Зуга и поспешил на бак.

Клинтон повернулся к Робин и настойчиво заглянул в зеленые глаза.

— Прошу вас, оставьте небольшой сувенир на память, — тихо произнес он.

Вместо ответа Робин вынула из уха дешевую стразовую сережку. Они пожали друг другу руки, и небольшое украшение скользнуло в его ладонь. Он быстро прикоснулся к нему губами и положил в карман.

— Я буду ждать, — повторил он. — Десять лет, пятьдесят лет.

С приливом «Черный смех» поднялся по протоку, до отлива выгрузил на каменный причал несметные запасы Африканской экспедиции Баллантайнов, двумя часами позже отдал швартовы и развернулся наперерез спадающей воде, высоким носом вниз по протоку.