Александр Бахвалов - Зона испытаний

– Тихо! – заорал Карауш, врываясь в комнату отдыха с кипой свежих газет. – Читайте и не говорите, что вы не слышали!

Он рассовал по рукам еженедельник «Транспортная авиация».

– Чего читать-то, баламут? – спросил Козлевич, не очень любивший это занятие.

– Страница шестая, статья обозревателя товарища Одинцова под названием «Мужество и «рассуждения по поводу», – вещал Костя голосом зазывалы. – Обратите внимание, там два раза упомянуто имя известного бортрадиста К. А. Карауша.

Все дружно зашелестели газетами.

– Игорь Николаевич, – Костя подошел к Боровскому. – Может, поинтересуетесь? Тут про меня написано.

– Я про тебя и так все знаю, артист.

Боровский взял газету и присел в кресле у окна, ближе к свету.

После некоторого молчания послышались первые отзывы:

– Отоварили!

– Сам напросился.

– Кто этот Одинцов?

– Был у меня, – отозвался штурман Саетгиреев. – Толковый мужик. Борис Михайлович, он вроде твой друг?

Служили вместе, – откликнулся Долотов и сделал вид, что углубился в газету, отстраняясь таким образом от дальнейших расспросов, которые могли бы выявить его причастность к появлению статьи.

Но Извольский сразу же понял все и был очень обрадован случаю показать, что Долотов, которого все считают человеком не доброжелательным, что этот Долотов совсем не такой, и что он, Извольский, лучше всех знает это. И радость от возможности доказать справедливость этой мысли так бурно вскипела в Витюльке, что он не мог удержаться, чтобы тут же не возвестить:

– А, позвонок! Теперь понятно, зачем ты у меня газету взял! Братцы, это Борис Михайлович руку приложил!

В комнате на минуту стихло, и Долотов, почувствовав на себе взгляды друзей, нахмурился, готовый воспротивиться каким бы то ни было хвалебным замечаниям.

– Бог шельму метит, – пробасил Боровский, аккуратно складывая газету и засовывая ее в карман пиджака. – Булатбек, пошли одеваться, потом дочитаешь. И ты, артист, собирайся, – добавил он.

– Надолго? – спросил Карауш.

– Нет… часов на шесть.

– Хороша уха! А если я не жрамши? Натощак одни грачи летают. Бортпаек где?

– На борту, где ему быть… Ладно, идем, дел на полчаса.

– Ну и шутки у вас! Того и гляди заикой станешь.

Вслед за экипажем Боровского ушел в раздевалку и Витюлька, с которым Долотов собирался вылететь на С-224 – спарке. В комнате остались лишь двое молодых ребят, ничего не понявших в статье, кроме того, что какому-то Фалалееву «дали по соплям». Они увлеченно гоняли шары, забыв о Долотове, все еще сидевшем с газетой в руках.

С первых же строчек статьи было ясно, что Одинцов умеет работать. Он приводил выписки из наставлений о ночных полетах, из действующих инструкций, предписывающих методы обхода грозовых скоплений. В статье уточнялась зона грозового фронта, который оказался на пути С-44, расположение запасных аэродромов и расстояние до них, указывалось, какое участие принимали в решении обходить грозу верхом штурман и второй летчик, «o котором экипаж вспоминает, как о великолепном товарище и высококлассном летчике». Затем приводились слова бортинженера Тасманова, лучше других знающего автора статьи «Наперекор стихиям» и считающего, что «Л. Фалалеев не принадлежит к числу тех, кто имеет моральное право давать оценки командиру С-44».

На фоне объективных констатации и высказываний членов экипажа субъективные мнения Фалалеева, извлеченные из его статьи и повторенные в статье Одинцова, производили должное впечатление. В заключение Одинцов сравнивал статью Фалалеева с «анонимными письмами, в которых есть все, чтобы читатель мог догадаться о причине, побудившей уважаемого автора трудиться над ними, и нет ничего, что оправдывало бы их появление в печати».

Прочитав статью, занимавшую треть полосы, Долотов вышел в коридор и позвонил Одинцову.

– А, это ты! – отозвался Одинцов.

– Не ждал?

– Да нет, ждал.

– Спасибо за статью.

– Не на чем… Ваш Фалалеев с утра бегает по редакции.

– Кого ищет?

– Кому бы вручить кассацию.

– Жалуется?

– Да.

– На что?

– На самоуправство. Обзывает меня невеждой, а Боровского пьяницей.

– И что твое начальство?

– Предлагает испросить и напечатать мнение Соколова.

– Соглашается?

– Кто?

– Фалалеев?

– Ты его за дурака считаешь? Говорит, «у нас с Соколовым были разногласия». Как у Швейка с господом богом.

– Переживешь?

– Таков мой хлеб.

– Зато ребята довольны.

– Услуга за услугу.

– Чего тебе?

– У вас на фирме проводят испытания лайнера на большие углы?

– Ну.

– Тема. Пятьсот строк. На носу День авиации. Кто летает?

– Чернорай. Знаешь?

– Узнавать людей – моя профессия.

– Сейчас ему не до тебя.

– Ничего, договоримся. И последнее, – Одинцов помолчал, как передохнул. – Ты хорошо знал Лютрова?

– Ну?

– Я разговаривал с ребятами из экипажа Боровского. Все они не столько говорили о «корифее», сколько о Лютрове. У меня с ума нейдет этот парень… Кстати, ты ведь на меня окрысился и из-за него тоже… Так вот мне бы хотелось получше разузнать о нем.

– Пятьсот строк?

– Это для души. Побольше.

– Подожди до осени, я улетаю в командировку.

– Да! Из Москвы звонила некая Ирина Белова, говорила о тебе!

– Как говорила?

– Между прочим, разумеется, однако содержательно. «Ваш друг производит впечатление настоящего мужчины». Конец цитаты. Надеюсь, настоящий мужчина не хлопал ушами?

– Настоящие мужчины следуют совету древних.

– Какому совету древних следуют настоящие мужчины?

– Хранить в тайне щель в доме, любовную связь, почет и бесчестие.

– Ого! У тебя ложная репутация!

– Все лгут репутации.

Положив трубку телефона, Одинцов почувствовал потребность побыть одному. Он вышел в небольшой холл в конце коридора и встал у окна, косо зарешеченного лучеобразно расходящимися железными прутьями. Отсюда были видны ворота таксомоторного парка, навес для мойки машин, возле которого работала женщина со шлангом, в жестко топорщившемся непромокаемом костюме и больших резиновых перчатках. Мойщиц всегда торопили, и они так ловко навострились ополаскивать машины, что шоферы и не выбирались из них, въезжая на эстакаду, и даже не глушили моторы, в ожидании, пока дело будет сделано и мойщица махнет рукой – проваливай, мол.

В стороне от мойки, ближе к воротам, стояла еще одна женщина – полная, «фигуристая», как называли женщин такого сложения приятельницы Одинцова. С ней точил лясы высокий шофер с рыжими бакенбардами. Женщина то смеялась, запрокидывая голову, то опускала ее и как бы в кокетливом раздумье скашивала каблуки босоножек. Справа от этой пары, в начальственной отстраненности, подальше от всех остальных машин, стояла «Волга» директора таксопарка. Машина была вымыта, сияла яркой голубизной снаружи и приглушенной краснотой внутри: на оба дивана была наброшена ковровая дорожка.