Дуглас Престон - Каньон Тираннозавра

– Избрав путь подлиннее, вы хотите сказать.

– Он утверждает, что любит верховые прогулки по тем местам.

Уиллер хмыкнул.

– Так вот, Бродбент проводит в каньоне много времени.

– И чем же он там занимается?

– Ну, верхом ездит.

– А разве он не ветеринар? Мне казалось, ветеринары – люди занятые.

– У него есть помощник, парень по имени Шейн Макбрайд.

Уиллер снова хмыкнул. Бродбент не понравился ему с самого начала, детектив чувствовал: этот тип что-то скрывает. С трудом верилось, что он случайно оказался в каньоне в момент совершения убийства.

– Эрнандес, поручаю вам разузнать, не интересовался ли Бродбент в последнее время каньоном и Лабиринтом – возможно, он производил там геологическую разведку или индейскую посуду раскапывал, кто знает.

– Есть, сэр.

– Вы рассматриваете его в качестве подозреваемого? – последовал вопрос от окружного прокурора.

– Он, что называется, лицо, представляющее интерес для следствия.

Окружной прокурор издала короткий смешок.

– Ага, ясно.

Уиллер нахмурился. В последнее время не так уж много пойманных и осужденных преступников: неудивительно, когда кресло окружного прокурора занимают подобные личности. Детектив огляделся.

– Ценные предложения имеются?

Колхаун сказал:

– В принципе это вне моей компетенции, но вот интересно – есть в тех каньонах какой-нибудь постоянный источник воды?

– Не знаю. А что?

– Если там есть вода, тогда место отлично подходит для выращивания марихуаны.

– Возьмем это на заметку. Эрнандес?

– Я выясню, лейтенант.

Доходяга Мэддокс как раз выбирался из своего укрытия в зарослях чамисы, когда в доме раздался резкий телефонный звонок.

Джимсон поспешно присел и посмотрел в бинокль. Салли поднялась из-за стола и пошла в гостиную – снять трубку. Женщина скрылась из виду. Мэддокс выжидал. Должно быть, она болтает по телефону.

Мэддокс видел телефонный кабель, огибающий угол дома. Джимсон отказался от мысли перерезать провод, поскольку сейчас многие дома снабжены частными системами сигнализации. Нельзя же пожаловать в дом, пока хозяйка треплется по телефону... Мэддокс ждал пять минут. Десять. Зудела голова под чулком, прели руки в резиновых перчатках. Салли вновь появилась в гостиной с чашкой кофе в одной руке, другой она прижимала трубку к уху, что-то говорила и кивала. Никак не закончит свою болтовню! Нетерпение Мэддокса усилилось. Он попытался совладать с ним: закрыл глаза, стал твердить мантру – никакого толку. Чересчур на взводе.

Мэддокс стиснул пистолет. В нос ударил неприятный запах резиновых перчаток.

Салли дважды обошла гостиную. Женщина говорила и смеялась, ее светлые волосы струились по спине. Она взяла щетку и, склонив голову набок, стала их расчесывать. Красота – длинные золотистые волосы, наэлектризовавшись, распушились, да еще солнце подсвечивало их, когда Салли проходила мимо окна. Она поднесла трубку к другому уху и опять стала расчесываться, слегка покачивая бедрами. Потом вышла на кухню.

Мэддокс задрожал от нетерпения. Из своего наблюдательного пункта он не видел ее, однако рассчитывал, что она наконец скоро положит трубку. И оказался прав: Салли появилась в гостиной уже без телефона и, выйдя в прихожую, снова скрылась – похоже, пошла в туалет.

Пора.

Мэддокс поднялся, по газону прокрался к дверям патио, прижался к стене дома. Достал из кармана длинный гибкий клинышек, втиснул его между дверным косяком и самой дверью. Мэддокс не видел, что творится в доме, однако не пройдет и минуты, как он очутится внутри, Салли еще даже в комнату вернуться не успеет.

И вот клин в щели. Мэддокс продвинул его глубже, чуть пустил, нащупал и зацепил задвижку, с силой дернул вниз.

Послышался щелчок, Мэддокс взялся за дверную ручку, готовясь войти.

И вдруг замер. Где-то в доме хлопнула дверь. Кухонная, ведущая на задний двор. Послышался хруст шагов по гравию подъездной аллеи, шаги свернули за угол... Мэддокс пригнулся, сел на корточки, спрятавшись за кустом рядом с дверью патио, и сквозь листву увидел Салли, быстро идущую к гаражу. В руке у нее позвякивали ключи. Женщина скрылась в гараже, а через минуту взревел мотор и показался «интернэшнл скаут». Автомобиль выехал за ворота, взметнув тучу пыли.

Мэддоксом овладела бессильная ярость, смешанная с разочарованием и раздражением. Эта сучка даже не знает, до чего ей повезло. Теперь ему придется обыскивать дом без ее помощи.

Мэддокс подождал минут пять, пока уляжется пыль, потом встал, аккуратно открыл дверь патио, проник внутрь, закрыл дверь за собой. В доме было прохладно, пахло розами. Мэддокс овладел дыханием и взял себя в руки, сосредоточиваясь на предстоящих поисках.

Он начал с кухни, действуя проворно и методично. Прежде чем притронуться к какой-нибудь вещи, замечал, где она стоит или лежит, и потом возвращал ее точно на прежнее место. Если блокнота в доме нет, ни к чему волновать хозяев понапрасну. Если же блокнот здесь, то Мэддокс его найдет.

Доктор Айэн Корвус подошел к окну с видом на Центральный парк. В металлически блестевшей поверхности озера отражалось вечернее солнце. Взгляду доктора предстала лодка, медленно скользившая по воде: отец с сыном на прогулке, и тот и другой держат весло. Корвус смотрел, как весла погружаются в воду, и лодка неспешно пересекает озеро. Юный сын, казалось, еле справляется со своим веслом. В конце концов оно выскочило из уключины и, сорвавшись, поплыло прочь.

Отец поднялся, гневно замахал руками. Немая сцена, пантомима, разыгрывающаяся в отдалении.

Отец и сын... Корвуса слегка затошнило. Очаровательный маленький спектакль, напомнивший доктору о его собственном отце, который был одним из крупнейших английских биологов и до последнего времени сотрудничал с Британским музеем. К тридцати пяти годам – нынешний возраст самого Корвуса – отец уже состоял в Британской Академии, был лауреатом Криппеновской медали и значился в списке тех, кому королева намеревалась вручить по случаю дня рождения орден Британской империи. Корвус задрожал от застарелого гнева, вспомнив отцовское усатое лицо, покрытые сеточкой сосудов щеки, военную выправку, руку в старческих пятнах, неизменно сжимавшую бокал виски с содовой, и голос, изрекающий язвительные замечания. Старый паршивец отправился на тот свет десять лет назад в результате инсульта – грохнулся замертво, рассыпав кубики льда по старинному французскому ковру в их лондонском особняке. Корвус-младший, разумеется, унаследовал много всякой всячины, однако ни огромное наследство, ни имя не помогли ему получить должность в Британском музее, единственном месте, где он хотел работать.