Уилбур Смит - Птица солнца

Он понимал, что от нескольких следующих мгновений, возможно, зависит безопасность империи. Смеет ли он остановить жертвоприношение, рискуя прогневать богиню? Что важнее — его чувства к Хаю или долг перед Опетом? И не поздно ли? Неужели боги и демоны смеются над ним? Он слышал их адский смех, отдающийся в пустыне души.

В ужасе посмотрел он на Хая, шагнул к нему, протянул руку, словно просил о понимании и прощении.

— Ты нужен мне, — хрипло сказал он, и Хай, не понимая, взял царя за руку, думая, что это рука дружбы. Он гордо улыбнулся царю и окружающим и запел песнь дароприношения богине.

Голос его взмыл на орлиных крыльях, полетел к помосту для жертвоприношений в своде пещеры. Все взгляды устремились туда, и напряженная тишина ожидания охватила толпы зрителей.

Танит не верилось, что это происходит с ней. Когда на рассвете в ее келью пришли, она подумала, что это Хай, вскочила с ложа и побежала ему навстречу.

Но это был не Хай, а сестра Хака. Танит провели тайной тропой на вершину холма над Опетом. Здесь, в каменном здании с тростниковой крышей, близ помоста для жертвоприношений над зияющим отверстием над бассейном Астарты, ее одели в богато вышитое платье жертвы и вплели в волосы цветы.

Потом на нее надели тяжелые золотые цепи, на руки и ноги — браслеты, и наконец Танит стало казаться, что она вот-вот упадет под их тяжестью. Она знала, что эти сокровища составляют часть жертвоприношения и, кроме того, должны быстро увлечь ее тело в зеленые глубины бассейна, у которого нет дна, и сквозь него она пройдет к богине.

Молча сидела она у маленького стола, и сестры-жрицы ждали, предлагая ей на выбор лучшие вина и еду. Это был пир прощания, чествование отправляющегося в путь. Танит пригубила вино, надеясь согреться.

«Хай, — думала она. — Где ты, любовь моя?»

Наконец в дверях показалась жрица и кивнула остальным. Их было пятнадцать, все сильные молодые женщины — более чем достаточно, чтобы подавить любое сопротивление.

Они окружили Танит, еще не угрожая, но решительно. Смотрели бесстрастно, без жалости и сожаления.

— Идем, — сказала одна из них, и Танит встала. Ее провели за порог на солнечный свет, и перед собой она увидела каменную платформу, нависающую над темным зияющим отверстием.

Дорогу к помосту для жертвоприношений усеивали желтые соцветия мимозы, цветка, посвященного богине. Легкий вызывающий грусть запах висел в теплом неподвижном воздухе. Босые ноги Танит давили цветы, под бременем золотых цепей и своего ужаса она ступала тяжело.

Неожиданно она остановилась и оцепенела: из отверстия доносился голос, странно звучащий в пространстве пещеры и в то же время знакомый, такой чистый и красивый, что она сразу узнала его.

— Хай! — прошептала она. — Мой господин! — Но она воспрянула духом ненадолго — голос Хая Бен-Амона пел песнь дароприношения.

Хай посылал ее к богине, и в этот миг перед ней разверзлись бездны ада и безысходного отчаяния. Она попала в сети чудовищного заговора и ничего не могла понять, знала только, что Хай предал ее. Он тоже против нее. Он предлагает ее богине.

Теперь жить больше не для чего. Сделать последние шаги к платформе оказалось легко.

Танит остановилась на краю, распростерла руки в знаке солнца и посмотрела вниз, в полумрак пещеры. Там неподвижно застыли воды бассейна, рядом с ним стояли царь и жрец.

Они смотрели на нее, но были слишком далеко, чтобы разглядеть выражение их лиц. Она понимала только, что голос Хая по-прежнему звучит в песне дароприношения, предлагая ее богине.

Она почувствовала, как безысходность сменяется ненавистью и гневом, и не захотела умирать с этими чувствами в сердце. Чтобы опередить их, она наклонилась над бездной, и в миг, когда она потеряла равновесие, голос Хая внезапно смолк на середине слова.

Танит продолжала медленно наклоняться и неожиданно оказалась в воздухе, полетела вниз, тяжесть золота увлекала ее к бассейну. И тут она снова услышала голос Хая. Он в отчаянии крикнул:

— Танит!

Девушка ударилась о поверхность бассейна с такой силой, что жизнь сразу покинула ее, а тяжелые украшения быстро увлекли в неподвижные воды, так что Хай заметил только золотой блеск в глубине, будто мелькнула, ворочаясь, большая рыба.

Манатасси переправился через большую реку зимой 543-го года по счислению Опета. Он использовал прохладную погоду, чтобы перейти реку тогда, когда уровень воды в ней наиболее низок. Всего переправились три армии разной величины. Самая маленькая, всего в 70 000 воинов, переправилась на западе, уничтожила стоявший там гарнизон и быстро двинулась к берегам озера Опет, где узкий канал отводил воды озера, открывая галерам доступ к океану. Канал назывался Рекой Жизни и был артерией, питавшей сердце Опета.

Воины Манатасси перерезали эту артерию, освободили рабов, расчищавших канал, и перебили гарнизон и надсмотрщиков. Большая часть флота Хаббакука Лала лежала на берегу, ожидая очистки корпусов. Галеры были сожжены на месте, а моряков живыми побросали в огонь.

Затем военачальники Манатасси перекрыли канал. Его воины и десятки тысяч освобожденных рабов срыли небольшой гранитный холм рядом с Рекой Жизни и запрудили обломками камня самое узкое место, сделав невозможным проход для любого судна крупнее лодки. Эта работа была сопоставима со строительством великой пирамиды Хеопса. Город Опет и его население были полностью отрезаны от внешнего мира.

В то же время вторая, большая, армия переправилась через реку на востоке, беспрепятственно прошла по землям дравов и черной бурей ворвалась на холмы Зенга.

Третья и самая большая армия, почти в три четверти миллиона, устремилась за реку в окрестностях Сетта. Сам Манатасси командовал ею, и именно он избрал это место для переправы.

Мармон поспешил ему навстречу со своим единственным легионом в 6 000 человек, был разбит в короткой кровавой битве, бежал с поля боя и умер на собственном мече среди горящих развалин Заната.

Манатасси поместил свой центр на дороге на Опет и начал марш-бросок. Его колонна растянулась на три мили в ширину и на двадцать в длину, собственная многолюдность задерживала продвижение.

Манатасси опустошал землю. Он не брал пленных — ни мужчин, ни женщин, ни детей. Не грабил, но сжигал ткани, книги, кожу, разбивал посуду, бросал все в погребальный костер нации. Здания он предавал огню, а потом разбрасывал горячие каменные плиты.

Ненависть его питалась разрушением; она росла и пламя ее горело все ярче.

В распоряжении Опета было девять легионов. Один из них погиб вместе с Мармоном на севере, еще два были растерзаны на террасах Зенга, а уцелевшие удерживали несколько осажденных крепостей.