Уилбур Смит - Птица солнца

Мир и спокойствие охватили меня, когда я сидел на краю крутого обрыва; я начал понимать, что это путешествие дало мне многое. Хотел бы я подольше задержаться на этих населенных призраками Кровавых холмах с их загадками и безмолвной красотой.

Краем глаза я уловил движение и медленно повернул голову: в шести футах от меня пил сок из цветка дикого алоэ нектарник, «птица солнца», его металлически-зеленая головка блестела, когда он погружал длинный изогнутый клюв в ярко-алый цветок. Я залюбовался им, а когда он, быстро взмахнув крыльями, улетел, испытал чувство утраты. Сожаление становилось все сильнее, я забеспокоился — где-то, на самом пороге сознания, что-то таилось, я только не мог понять, что именно. Я чувствовал лишь, что вот оно, рядом. Еще секунда, и я пойму, что это.

Но тут мое внимание привлекли два тяжелых удара. Полуденную тишину нарушили ружейные выстрелы. Я сидел, прислушиваясь. Секунд через тридцать грянул новый выстрел, и еще. Лорен нашел своего слона.

Я направил бинокль на Салли. Она тоже услышала, встала и смотрела в кусты. Встал и я — беспокойство вернулось — и начал спускаться в ущелье. Избавиться от этого ощущения не удавалось. Наоборот, оно становилось все сильнее. В этом было что-то странное и необъяснимое.

— Мы с вами счастливчики, друг мой, — сказал мне однажды Тимоти Магеба. — Мы отмечены духами и можем видеть то, чего не видят другие, слышим то, что для других только тишина.

В ущелье, в тени ветвей, стало прохладнее, но моя рубашка по-прежнему была мокра от пота. По коже у меня побежали мурашки, но не от прохлады. Я заторопился, желая побыстрее добраться до лагеря, до Салли.

Вечером мы ели жареное слоновье сердце, тонко нарезанное и приправленное острым перечным соусом, с картошкой, испеченной в кожуре. Пиво оказалось ледяным, как и обещал Лорен, а сам он был в хорошем настроении. Лорен прекрасно поохотился, и это скрасило ему другие разочарования. Рядом с костром лежало четыре длинных, изогнутых слоновьих бивня.

Когда Лорен старается очаровать кого-нибудь, он неотразим. И хотя вначале Салли пыталась показать свое неодобрение, скоро она поддалась его чарам и радостно засмеялась, когда Лорен произнес тост:

— За никогда не существовавший город и за сокровища, которых мы не нашли.

Я пошел спать слегка подшофе, и мне снились странные сны. Но утром я проснулся с ясной головой, возбужденный, с таким чувством, будто нас ожидает что-то очень хорошее.

Вертолет явился с юга за час до полудня, ориентируясь на столб черного дыма, валившего от промасленных тряпок. Он с шумом опустился рядом с лагерем, подняв целый водоворот пыли и мусора.

Последовал короткий разговор с темноволосым молодым пилотом, потом Лорен сел рядом с ним, и неуклюжий аппарат снова поднялся в воздух и зарыскал вдоль холмов, с каждым разом поднимаясь все выше, пока не превратился в точку на высоком голубом небе. Эти маневры ясно свидетельствовали о неудаче, и мы с Салли скоро утратили к нему интерес и устроились в тени палатки.

— Ну что ж, — сказала она, — вот и все, верно.

Я молча пошел к холодильнику и достал две банки виндхукского пива. Впервые за много дней прославленный мозг Кейзина заработал на полных оборотах.

«Тридцать галлонов воды на двоих означают галлон в день в течение двух недель. Вода? С водой у меня в сознании связано что-то еще. Салли и вода».

На окраине лагеря вертолет снова сел, и Лорен с пилотом подошли к палатке. Лорен покачал головой.

— Ничего. Перекусим и отправимся. Ты уж дома сам все объяснишь.

Я кивнул в знак согласия, во избежание споров не сообщая о своих планах.

— Ну, Бен, извини. Ничего не могу понять. — Лорен делал себе сэндвич из хлеба и холодного мяса сернобыка, смазывая его горчицей. — Что ж, это не последнее разочарование в нашей жизни.

Двадцать минут спустя весь багаж Лорена был уже в вертолете, и, пока пилот заводил мотор, мы попрощались.

— Увидимся в веселом Йо-бурге. Присмотри за моими бивнями.

— Доброго пути, Ло.

— До конца, партнер?

— До конца, Ло.

Он нырнул под вращающийся ротор и сел в пассажирское кресло вертолета. Вертолет поднялся, как толстый шмель, и полетел над вершинами деревьев.

«Шмель? Пчелы? Боже, вот что меня терзало. Пчелы, птицы и обезьяны!»

Я схватил Салли за руку, удивив ее своим возбужденным видом.

— Салли, мы остаемся!

— Что? — Она уставилась на меня.

— Мы кое-что упустили.

— Что именно?

— Птиц и пчел, — сказал я.

— Ах ты старый проныра, — сказала она.

Мы разделили воду на пятнадцать и двадцать галлонов. Это даст слугам половину галлона в день на каждого на два дня — достаточно, чтобы спокойно добраться до воды. У нас с Салли получалось по галлону в день на десять дней. Я оставил себе «лендровер», убедившись, что баки у него полны и есть еще двадцать пять галлонов в канистрах. Оставил радио, палатку, постели; набор инструментов, включая лопату, топор и кирку, веревку, газовые лампы и запасные цилиндры, фонарик с десятком батареек, консервы, дробовик Лорена и полдесятка коробок патронов и, конечно, все наше с Салли личное имущество. Остальное оборудование погрузили на грузовики, и, когда все слуги уже забрались на борт, я отвел в сторону старого матабеле.

— Мой почтенный отец, — заговорил я на синдебеле, — я слышал, ты говорил о великой загадке, которая живет в этих холмах. Прошу тебя, как сын и друг, расскажи мне об этом.

Потребовалось несколько секунд, чтобы он справился с изумлением. Тогда я повторил фразу, услышанную от Тимоти Магебы. Это был тайный код, знак того, что человек посвящен в величайшие тайны. Старик разинул рот. Теперь он не мог не ответить на мой вопрос.

— Сын мой, — негромко заговорил он. — Если ты знаешь эти слова, то должен знать и легенду. В дни, когда скалы были мягкими, а воздух туманным — традиционное обозначение глубокой древности, — мерзость и зло царили здесь, и наши предки их победили. Они наложили смертельное проклятие на эти холмы и велели стереть зло с лица земли и из умов людей навсегда.

«Снова эти слова, точно в таком порядке».

— Это вся легенда? — спросил я. — Больше ничего?

— Больше ничего, — ответил старик, и я понял, что он говорит правду. Мы пошли к ожидавшим грузовикам, и я для начала обратился к Джозефу на шангаанском:

— Иди с миром, друг мой. Веди машину осторожно, заботься о тех, кто едет с тобой, они для меня очень ценны.

Джозеф разинул рот. Я повернулся к слугам и сказал на сечуана:

— Паук шлет вам привет и желает мира.

Все они застыли, когда я упомянул свое прозвище, но когда они отъезжали и опомнились от изумления, я слышал, как они шумно смеются моей шутке. Потом грузовики исчезли среди деревьев, и вскоре шум моторов сменился вечной тишиной буша.