Уилбур Смит - Птица солнца

Когда помощь уже не требовалась, все с новой энергией занялись прежними делами. Мы с Ралом остались в карьере; Я принес теодолит, и мы принялись измерять количество извлеченного камня. Конечно, точные данные получить в таком неправильном карьере невозможно, но мы решили, что было вынуто примерно полтора миллиона кубических ярдов камня.

Затем, изучая методы обработки и примерно подсчитав количество брошенных блоков, мы решили, что отношение обтесанных камней к отброшенному материалу составляет 40 к 60. Основываясь на этом, мы получили 600 тысяч кубических ярдов.

До сих пор мы работали с более или менее надежными данными, но теперь перешли к предположениям.

— По крайней мере это легче, чем изобразить динозавра по его отпечатку, — защищался Рал, когда мы с помощью карты основания храма и наших расчетов попытались реконструировать высоту исчезнувшего Лунного города.

— Дай-ка! — Салли отобрала у меня кисточку в первый же вечер, после того как десять минут следила за моими усилиями.

— Мне кажется, скос главной стены слишком велик, — критично сказал Питер, наблюдая за ней, — если сравнить со стенами эллиптического здания в Зимбабве…

— Да, но возьми храм Тарксиена на Мальте, — вмешалась Хетер. — Или главные стены Кносса. — И прежде чем я смог помешать, проект стал всеобщим и сменил наши вечерние импровизированные концерты.

И вот с учетом всего, что было найдено на раскопках, используя свои разнообразные способности, мы сделали несколько рисунков города.

Массивные красные стены, украшенные шевроном — рисунком волн, которые сделали Финикию такой знаменитой. Красные стены, на которые падают лучи заходящего солнца, вечернее благословение великого бога солнца Баала. Из темно-зеленой листвы молчаливой рощи встают высокие башни, символы плодородия и процветания. За ними вертикальный разрез в утесе ведет в загадочную пещеру. И опять символ половых органов. Разумеется, это место посвящено Астарте, которую в Карфагене обычно называли Танит, богине земли и луны, и вот процессия одетых в белое жрецов движется по роще, мимо башен, в таинственную пещеру.

Мы знали, что финикийцы приносили своим богам и богиням человеческие жертвы (Ветхий Завет описывает, как младенцев бросали в пламенеющее чрево Баала), и гадали, какие ужасные ритуалы видел наш мирный изумрудный бассейн. Мы изобразили на краю бассейна жертву, убранную в золото и самоцветы, рядом верховный жрец заносил жертвенный нож.

— Если бы бассейн был помельче! — воскликнула Салли. — Бен хотел исследовать его с помощью ныряльщиков, но так глубоко они не смогут работать.

В пространстве между внешней и внутренней стеной храма, где лежал самый толстый слой пепла и была найдена большая часть золотых бусин и богатых украшений, мы нарисовали жилища жрецов и жриц, лабиринт глиняных стен и тростниковых крыш. И реконструировали улицы и дворы жрецов и знати.

— А как же царь и его двор? — спросил Питер. — Разве они жили не за стенами?

И мы отделили жилища жрецов от царского двора, привлекли то немногое, что известно о Кноссе, Карфагене, Тире и Сидоне, чтобы вдохнуть в картину жизнь. Рал обнаружил во внешней стене ворота: это был единственный вход, и он смотрел на запад.

— Отсюда дорога должна была вести прямо к гавани. — Салли нарисовала ее.

— Да, но рядом с гаванью наверняка был базар, место торговли и обмена, — предположил Рал и показал на карте. — Вот здесь. Район, который озадачил Питера.

— Представьте себе, какие там груды слоновой кости, меди и золота, — вздохнула Лесли.

— И рабы, предназначенные на продажу, — подхватила Хетер.

— Погодите! Погодите! Ведь у нас научное исследование, — пытался я сдержать их.

— И корабли, вытащенные на берег, — Салли начала рисовать. — Большие биремы с носами, как тараны, покрытыми позолотой и эмалью.

Снова поднялись стены и башни, наполнилось блестящей водой озеро, а гавань и харчевни наводнили люди, умершие две тысячи лет назад. Прогуливались воины, стонали рабы, проезжали в носилках благородные женщины, из восточных земель приходили караваны, нагруженные золотом и сокровищами, через большие ворота, повесив на плечо щит, украшенный розетками проходил белый царь, и его вооружение сверкало на солнце.

Замысел забавный, к тому же он подстегивал воображение. К тому времени, как Салли положила на холст последние мазки, минуло четыре недели, а прямым результатом наших упражнений стало открытие Питером верфи: биремы, как и предполагала Салли, лежали на берегу озера.

Мы обнаружили стапель, на нем киль и остатки корпуса. Недостроенный корабль сгорел, а обгоревшие остатки рассыпались. Только воображение и вера могли распознать в них судно. Я знал, что мои научные противники не признают открытия, но анализ с помощью углерода-14 дал прежнюю дату — 300-й год нашей эры; между собой мы называли этот период «временем большого пожара».

Я получил возможность больше времени проводить с Салли. Я брал с собой в пещеру ленч и плавки. Вначале сохранялась некоторая неловкость, но я очень старался успокоить Салли, и вскоре между нами установились прежние дружеские отношения, благодаря которым мы так хорошо работали вместе. Только однажды я упомянул о наших более близких отношениях.

— У тебя по-прежнему хандра, Салли? — спросил я, и она долго смотрела на меня, прежде чем ответить.

— Пожалуйста, дай мне время, Бен. Я должна кое-что решить для себя.

— Хорошо. — Я как можно бодрее улыбнулся и приготовился к долгому ожиданию.

Иногда к нашему ленчу у бассейна присоединялись другие: хотя снаружи стояла сорокашестиградусная жара, в пещере было прохладно. Мы плескались в воде, перекликались, нам отвечало гулкое эхо. Одно из моих неизгладимых впечатлений — Лесли в бикини, преследуемая неутомимым Ралом, резво и кокетливо плещется в бассейне, точно самка гиппопотама в брачный период.

Через пять недель после своего возвращения я пришел в пещеру с хорошей новостью.

— Только что со мной связался Ларкин, Сал. Завтра утром прилетает Лорен.

Ее негативная реакция меня разочаровала: мне казалось, что она преодолела свою первоначальную неприязнь к Лорену и он начал ей нравиться.

Я пошел встречать Лорена на полосу и, увидев его, поразился. Он потерял 20 фунтов веса, а его кожа, обычно здорового золотистого оттенка, стала бело-серой, как мел. Под глазами темнели пятна, похожие на синяки.

— Бен! — Он обнял меня за плечи. — Как приятно тебя видеть, старый разбойник. — Но голос у него был усталый, а на висках я заметил серебристые полоски, которых прежде не было.

— Господи, ты выглядишь ужасно.

— Спасибо. — Он сухо улыбнулся и забросил сумку с вещами на заднее сиденье «лендровера».