Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

— Откуда она у тебя?

— Сам сделал.

— Сам? А надоумил кто?

— Никто. Наблюдал за костром и задумался. Если бросить сухой листик в костер сверху, то оно, скорее всего туда не упадет. Его отнесет в сторону. А возможно и поднимет. Из чего я сделал вывод что от огня воздух почему — то идет вверх. А если идет вверх, то и увлекается за собой остальное. Если же дуть сильнее на костер, то он лучше разгорается. Вот я и подумал, что дуть может сам огонь. Попробовал. У меня получилось.

Афанасий покачал головой.

Протянул руку к лампе. Зажал дырочки в основании лампы. И огонек резко уменьшился. Отпустил. И он снова разгорелся ярким пламенем.

— Диво, — покачав головой он. Приметив, впрочем, что на лампе имелось несколько украшений в виде креста. Андрейка от греха подальше их сделал, чтобы никому в голову не приходило называть лампу бесовской поделкой. — С очагом тоже сам удумал?

— Чтобы без дыма?

— Да.

— Тоже сам.

— Дивно — дивно. — покивал Афанасий. — Повторить сможешь?

— Я не ремесленник, — достаточно строго произнес Андрейка. — То, что себе от безысходности сделал, не значит, что буду промышлять.

— Если я к тебе пришлю ремесленников, их обучишь?

— А какая мне с того выгода? Сам понимаешь, я это придумал и хотел бы за свою выдумку какую — любо пользу поиметь. Иначе не справедливо выходит.

— А что ты хочешь?

— Секрет лампы не велик. Начнешь делать и торг вести — сразу повторять начнут. Посему, мню, недурно было бы, чтобы Мать — церковь испросила у Государя нашего жалованную грамоту на их выделку. Чтобы никому больше такие лампы не мастерить для продажи. Хотя бы лет на двадцать. Мне же с того часть сотую хотелось бы.

— Всего сотую часть? А чего не десятую?

— На десятую Мать — церковь не согласиться.

— А если десятую часть от той сотой части?

— Тут уже я не соглашусь. А лампу уроню нечаянно и забуду, как сделал.

Афанасий посмотрел на Андрейку исподлобья. Но промолчал. Ему очень не понравился это ответ.

— Но давай об этом поговорим потом. Сначала займемся тем дело, ради чего ты приехал. — произнес Андрейка и взял с полки стеллажа два небольших туеска. — Вот. Что я и обещал. В каждом по две десятых гривенки ляпис — лазури.

Священник нервно сглотнул и открыл крышечки. Пошевелил в одном из них краску пальцем немного. Осторожно, прямо — таки трепетно стряхнул остатки порошка обратно. Вынул из сумы, что висела у него через плечо пять небольших, плотно набитых кошелька. И аккуратно уложил их на стол. В ряд.

Андрейка взял первый наугад. Развязал. И высыпал на ладонь монеты. Судя по всему — в каждом находилось по тысячи новгородок. Новеньких. Это наводило на мысли о том, что деньги ему прислали из Москвы. Есть над чем подумать. Потом…

Остальные кошельки он даже трогать не стал. Просто вернулся к стеллажу. Взял оттуда еще один туесок березовый. Только побольше. И поставил его перед отцом Афанасием.

— Что это?

— Еще краска. Тут примерно половина гривенки[4].

— Но у меня больше нет с собой денег. — как — то растерялся священник.

— А и не надо. Это мой вклад в дело Матери — церкви. Все что я сумел вспомнить и найти — все перед тобой отче. Эти деньги, кивнул он на кошельки, мне нужны, чтобы пройти верстание. А больше брать — лишнее. Да и глупо это.

— Глупо?

— У меня ведь от Агафона осталось семь рублей монетой. Ты еще пятьдесят привез. Итого пятьдесят семь. Ежели кто прознает — мне тут станет очень горячо жить. Зима холодная, а не замерзну. Если же и оставшееся продавать — на моей жизни совсем можно крест поставить. Как пить убьют. За меньшее убивали. А если я и эту краску решился продавать? Да ко мне половина Тулы решила бы заглянуть и ограбить.

— Поживи у меня, в Туле. Я платы за постой не возьму. После ТАКОГО вклада — совесть не позволит.

— Не могу.

— Почему?

— Я дал обет. Эта зима будет полна волков. И тех, что природные, и тех, что в обличье человека почему — то ходят. Отче, я ведь не пахарь и не гончар. Мне нужно уметь встречать лицом к лицу с волками. Любыми волками. Я должен пройти это испытание и вернуться в Тулу воином. Или не вернуться вовсе.

— А твои холопы знают, что их ждет?

— А ты думаешь, что они упражняются вместе со мной просто так? Делать им больше нечего? — грустно улыбнулся Андрейка.

— А лампа? Ведь если ты погибнешь, то…

— Я сделаю еще одну и закопаю ее под березой, что рядом с пепелищем отцовского дома. Если я сгину — просто забери ее покажи кому надо. Там несложно. Пусть просто повторяют.

— А печь?

— Там долго рассказывать. Лучше не связывайтесь. А еще лучше молись за меня. Мне твоя молитва отче очень поможет. Потому и отдаю тебе все, что у меня есть кроме самого необходимого.

Отец Афанасий кивнул. Серьезно и понимающе.

Несмотря на то, что человеком он был в какой — то мере циничным и достаточно умным, как по меркам эпохи. Но за рамки своего века он выпрыгнуть не мог. И был типичным носителем рационально — мистического мышления и насквозь религиозного мировоззрения. Поэтому такую мотивацию Андрейки он и понял, и принял.

Она ведь была в должной мере рациональна. С одной стороны, а с другой — пронизана религиозностью насквозь. Отрок жертвовал церкви все, что у него есть, кроме самого необходимого. А сам оставался здесь, в глуши, чтобы выполнить обещание, которое он дал Всевышнему. Неожиданно, но мотив более чем серьезный и понятный. Даже вызывающий нешуточное уважение. Поэтому разговор их и затянулся. Священник теперь посмотрел на парня иначе. Совсем иначе. Многое в его голове встало на свои места. Не до конца, но все же. Поэтому он попытался это прояснить. И Андрейка был к этому готов. В этот раз.

Там, в XXI веке, когда он готовился к путешествию в прошлое, он не знал в кого именно его забросит судьба. Поэтому готовился больше по общему профилю. Какие — то технологии важные для выживания. Молитвы ходовые. И так далее. Продумать же взаимоотношения со священниками как — то не догадался. Ему просто не приходило в голову, что придется так часто и плотно с ними общаться. Да и стратегии эти очень сильно зависели от такого количества нюансов, что всякое планирование в таких делах попросту теряло смысл. Однако оказавшись тут и получив передышку, он занялся продумыванием стратегии своих отношений с церковью. С правильной подачей себя и своей мотивации так, чтобы у священников не возникало лишних вопросов, а он был для них насквозь понятным прихожанином. С придурью, конечно. Ну а кто без нее? Главное, что понятный и предсказуемый. И верный как царю, так и вере. Что очень важно. Потому что оказываться в рядах оппозиционерах Андрейка не имел ни малейшего желания…

[1] В XIX веке за счет этих клиньев делали свитки приталенными.