Дмитрий Смирнов - Особое задание

«Однако же умеет Дзержинский подбирать людей», — подумал я тогда, имея в виду Прокофьева».

Приступая к исполнению своих обязанностей, члены комиссии натолкнулись на целый ряд трудностей: они не были освобождены от своих прямых служебных обязанностей, новым делом приходилось заниматься урывками, в свободное время, не было транспорта и денежных средств. Но главная трудность состояла в розыске ценных музыкальных инструментов.

«Вот тут-то я еще раз убедился в целесообразности привлечения к сбору уникальных музыкальных инструментов чекистов, — рассказывает В. Л. Кубацкий. — Используя свой чекистский опыт и опираясь на Московскую чрезвычайную комиссию, А. Н. Прокофьев устанавливал не только лиц, у которых находятся инструменты, но и места их хранения или укрытия, а также то, кому они переданы или проданы. Я всегда поражался всесторонней осведомленности Прокофьева о родословной и продвижениях по служебной лестнице держателей музыкальных ценностей. Такие сведения давали нам возможность конкретно и целенаправленно вести разговор с интересующими нас лицами, изобличать злостных укрывателей и расхитителей принадлежащих народу культурных ценностей».

Посещение квартир владельцев уникальных музыкальных инструментов и реквизиция ценностей осуществлялись членами комиссии в присутствии понятых из числа соседей или дворников. Хозяевам предъявлялись документы, подтверждающие право на изъятие музыкальных инструментов, и начинался разговор о целях и задачах Советской власти в области культуры и музыкального искусства, о необходимости собрать уникальные инструменты в специальном государственном фонде. Некоторые владельцы инструментов охотно передавали их в распоряжение государства и желали успехов в развитии музыкальной культуры. Иногда при этом они сообщали новые, неизвестные комиссий адреса держателей редких музыкальных инструментов.

Изъятые предметы тщательно осматривались, определялись их качества, историческая ценность и делалась подробная опись. Затем составлялся акт реквизиции, который подписывался всеми присутствовавшими.

Вот как происходила, например, национализация смычковых инструментов у бывшего графа Зубова. Когда члены комиссии и понятые явились к нему в особняк, предъявили полномочия и объяснили цель прихода, граф, совершенно седой и дряхлый старик, спросил, кто и где на этих инструментах будет играть. Ему ответили, что инструменты будут переданы в государственный фонд и ими будут пользоваться талантливые музыканты для выступлений перед массовой народной аудиторией. После этого он удалился в свои покои и долго не возвращался. Казалось, что он больше не вернется. Как вдруг распахнулись двери, и он предстал перед нами облаченный в парадный мундир, со всеми регалиями. На вытянутых руках, как святую реликвию, он нес скрипку. Две другие скрипки нес придворный. Торжественно передавая нам скрипки, он взволнованно сказал:

— Я с радостью вручаю вам эти ценнейшие инструменты. Пусть они звучат в народных аудиториях и прославляют русскую классическую музыку.

«Принимая от него скрипки, — вспоминает В. Л. Кубацкий, — я взглянул на комиссара ВЧК и был до крайности сконфужен: у него на глазах блестели слезы. «Да, так может переживать только человек с большой душой и мягким сердцем», — подумал я».

Инструменты, переданные комиссии графом Зубовым, представляли собой скрипки Гварнери, изготовления 1600 года, Амати — 1629 года и Страдивариуса — 1707 года. Это были отлично сохранившиеся инструменты гениальных мастеров. Разные коллекционеры и спекулянты предлагали за них колоссальные деньги. Однако граф не продал инструменты, а передал их в распоряжение государства.

Далеко не все владельцы инструментов следовали примеру графа Зубова. Нередко членам комиссии приходилось долго доказывать и убеждать, прежде чем владельцы соглашались передать инструменты в пользу народа. Если же никакие доводы не помогали, в дело вступал Прокофьев. Его чекистская форма с красной звездой, а также удостоверение личности с крупными буквами МЧК сразу оказывали нужное воздействие на упорствующих.

Целый ряд уникальных музыкальных инструментов мы реквизировали в доме крупного московского капиталиста Р. Живаго. Сам хозяин сбежал, а инструменты тщательно спрятал в надежде, что вернется. Оставшиеся родственники старались ввести членов комиссии в заблуждение, заявляя, что инструментов в доме нет. И все же после долгих поисков инструменты были найдены.

После Москвы такую же работу по конфискации уникальных музыкальных инструментов решено было провести в Петрограде. Здесь Прокофьев и Кубацкий случайно встретились с Ф. Э. Дзержинским, только что приехавшим в Петроград.

«Вместе с Прокофьевым, — вспоминает В. Л. Кубацкий, — мы решили зайти в Петроградскую чрезвычайную комиссию, чтобы установить с ней контакт и заручиться ее поддержкой в поисках музыкальных инструментов. В бюро пропусков на Гороховой улице, 2, мы стали в очередь за пропусками. Каково же было наше удивление, когда за нами в очередь встал Дзержинский.

— Феликс Эдмундович, вас, председателя ВЧК, пропустят без пропуска…

— Могут пропустить, а могут и не пропустить. Существуют правила, которые в равной мере распространяются на всех.

Получив пропуска, мы поднялись на второй этаж и зашли в кабинет председателя Петроградской ЧК. Почти вслед за нами туда вошел и Дзержинский.

Руководитель Петроградской чрезвычайной комиссии вначале к нашей миссии отнесся скептически.

— Вряд ли что у вас выйдет, — сказал он. — Держатели ценнейших музыкальных инструментов не дураки. Они примут все меры, чтобы с ними не расставаться и получить за них солидный куш.

— Вы напрасно так говорите, — тактично возразил ему Дзержинский. — Московские владельцы уникальных инструментов тоже знали им цену и не скупились в ухищрениях, чтобы их утаить. Однако инструменты были обнаружены и изъяты. А некоторые отдали их добровольно.

При этом Феликс Эдмундович попросил Прокофьева поделиться опытом нашей работы в Москве.

После этого петроградские чекисты поверили в реальность задуманного предприятия и обещали всемерное содействие и помощь».

Еще в Москве комиссии стало известно, что в Петрограде уникальная скрипка имеется у реакционно настроенного бывшего адмирала Кашерининова. Ему и решили нанести свой первый визит. С трудом члены комиссии проникли в дом адмирала, похожий на крепость.

Хозяин, с седой окладистой бородой, полулежал на огромной двуспальной кровати, заваленной грудой одеял, подушек, шуб и пледов. В гостиной на рояле лежали два скрипичных футляра и стоял графин с замерзшей водой. Прокофьев объяснил цель нашего прихода и предъявил документы. Старик со злостью произнес: