Александр Сабуров - За линией фронта

— Трусят. Оборону держат, — смеется Богатырь.

Вдруг с той стороны, где должен быть Хутор Михайловский, доносится нарастающий шум подходящего поезда: надо полагать — это Буда вызвала подкрепление.

Даю сигнал отхода. Сень ведет по снегу, без дороги, через густой кустарник. Ямы, колдобины. Рева ворчит. Но вот уже наша старая знакомая дорога.

Бородавко идет рядом со мной. Он шагает молча, лишь изредка бросая на меня быстрый, настороженный и, мне кажется, немного сконфуженный взгляд. Очевидно, он смущен своим отказом от командования там, у станции. Почему Лаврентьич сделал это?.. Поговорить с ним?.. Нет, не стоит. Во всяком случае не сейчас: на сердце так радостно. Операция удалась. Блестяще удалась. Такое чувство, словно мы опять в боевом строю, локоть к локтю с армией. Хорошо!

Гаснут звезды. Скоро рассвет. Позади полыхает пламя и раздается суматошная стрельба.

Пусть, пусть стреляют!

— С победой, товарищи!

Через два дня Бородавко, Богатырь, Пашкевич, Рева и я — наш «командирский совет», как в шутку называет нас Лаврентьич, — приходим в небольшой поселок Челюскин, что над рекой Неруссой. С трудом находим «сержанта с реванолем». Он сразу же узнает нас, рекомендуется Иваном Ивановичем Шитовым и ведет к своему «мудреному старику».

— Зовут его Григорием Ивановичем Кривенко, — рассказывает по дороге Шитов. — Старый член партии, участник гражданской войны. Организатор и бессменный председатель колхоза. Когда наши части проходили через Челюскин, командование поручило ему группу раненых. Кривенко расселил их по хатам, вылечил, и сейчас почти все на ногах.

На крыльце крайнего дома стоит высокий старик в длинном распахнутом тулупе.

— Кого вам надо? — сурово спрашивает он.

— Хозяина этого дома.

— Я хозяин. Зачем пожаловали?

— Велено переночевать в вашем доме.

— Велено?.. Скажи, пожалуйста. Значит, с хозяином дома уже договорились?

— Это свои, Григорий Иванович, — смеется Шитов.

— А-а, Иван Иванович. Не приметил тебя. Кого привел?

— Те самые товарищи, о которых я вам рассказывал, когда ходил в Буду за лекарством.

— Так бы сразу и сказал. Ну, прошу, прошу.

Приглядываюсь к хозяину. Высокий, худой. Черная редкая борода обрамляет его длинное узкое лицо. Внимательные умные глаза. Резкие движения. И во всей фигуре, в манере говорить, держаться, двигаться — властность и внутреннее достоинство.

Мы знакомимся. Григорий Иванович начинает придирчиво расспрашивать нас, но тут же перебивает себя:

— Воевать надо. Фашисты на Москву лезут. Ходить сейчас по лесу некогда. Вот два дня назад партизаны грохнули станцию Зерново. Хорошо грохнули. Пусть теперь комендантики подумают, как на советской земле сидеть… Слышали про Зерново?

Богатырь улыбается. Рева не может сдержаться и красочно рассказывает о нашей последней операции.

— Значит, это вы? Правильно! — радостно бросает хозяин. — А суземский комендант кричит: рейдирующая часть разгромила Зерново… Да, широкий фронт у них получился. Большой фронт. Расхвастались, что всех партизан побили, а тут на поди — живы. Живы!

— Воевать, Григорий Иванович, как видите, мы уже начали, — говорю я. — Теперь ваша помощь нужна.

— Помощь? Какая помощь?

— Взрывчатки у нас нет. Надо начинать диверсии на дорогах.

— Правильно. Взрывать гадов. Взрывать. И в городах бить.

Григорий Иванович начинает ходить по комнате — руки за спиной, полы тулупа, словно крылья, широко развеваются за ним.

— Суземские господа лесом интересуются. Вынюхивают, выслушивают, — продолжает он. — Грозятся, финны приедут лес громить. Для них и собирают сведения. Вот бы этих вынюхивателей и трахнуть сейчас. А?

— Силенок у нас мало для райцентра, Григорий Иванович, — замечает Бородавко.

— Силенок? Ты об этом не думай, командир. Только берись. Дадим людей, боеприпасы, винтовки, пулеметы. Взрывчатку найдем. Лишь бы все в дело пошло… Вот, смотри, какой орел сидит! — показывает он на Шитова. — Таких у нас еще пятнадцать. Воевать пора, Иван Иванович. Собирай свою гвардию — и в ружье… Мать!

Входит хозяйка.

— Племяша сюда. Ваньку. Живо! — командует он. — Да, бить надо. Каждый день бить. В разных местах бить…

Входит четырнадцатилетний паренек в коротком не по росту пальтишке. Нос пуговкой. На макушке старенькая ушанка.

Григорий Иванович садится рядом со мной, ударяет рукой о колено и, гордо поглядывая на племянника, спрашивает:

— Ну, сколько людей можешь вооружить?

— А сколько надо?

— Вот, видал, командир?.. Найдешь, Иван, что запрятал?

— Сейчас ночь, дядя.

— Правильно. А завтра?

— Снегу много. Занесло. Надо к могиле идти.

— Снег не помеха. Дам тебе стариков с лопатами. Ты только командуй.

— Ну тогда о чем же говорить, — солидно отвечает мальчик, явно подражая дяде.

— Хорошо. Ступай. Припомни, где что лежит. Завтра скажу, когда начинать.

Ваня уходит, а я смотрю ему вслед и вспоминаю вот таких же хлопчиков, повстречавшихся нам в Нежинских лесах, когда мы шли из Киева на Сумщину.

Помню, мы услышали на глухой тропе: фашисты бьют по лесу из минометов. Бьют час, бьют два, бьют три. Что бы это значило? Может быть, партизаны в лесу?.. Стрельба смолкла. Мы вперед. Ищем, ищем — ни души. Уже собрались возвращаться и вдруг видим: сидят под кустом хлопцы — вот такие же, как этот Ваня. Спрашиваем: «Партизан в лесу видели?» — «Ни, не бачили». — «В кого же фашисты били из минометов?» — «А в нас». — «Что же вы за вояки такие, чтобы по вам из минометов бить?» — «А мы и есть вояки…» Оказывается, они подобрали где-то станковый пулемет и ротный миномет и поставили свою батарею на опушку. Смотрят — идет вдоль опушки фашистская колонна. Подпустили ее поближе, да как ударят длинными очередями. Потом для верности миной накрыли. Гитлеровцы вначале не на шутку испугались, а потом начали обстреливать лес из минометов. Да разве мальчишек поймаешь? Они, как зайцы, в лес ускакали, но все же десяток фашистов уложили…

— Ну, понял, командир, наш разговор с Иваном? — спрашивает Григорий Иванович.

— Нет, ничего не понял, — разводит руками Лаврентьич. — Откуда у вас такое богатство?

— Оружие — моя забота. Твоя — воевать.

Смотрю на хозяина и думаю, как мог уцелеть этот человек — такой властный, решительный, деятельный.

— Ты чего на меня так смотришь, комиссар? — улыбается хозяин. — Когда эсэсовцы были — в лесу сидел. Когда ушли — сюда вернулся… Приходили, конечно, полицаи. Не без этого. Дней пять назад пожаловали. Ну, я свою оборону в ход пустил. Разбежались, трусы.

— Это вы, что ли, помогли? — обращаясь к Шитову, спрашивает Бородавко.

— Нет, — улыбается Иван Иванович. — У него своя домашняя оборона.

Оказывается, у хозяина на чердаке дома, в сенях, даже в сарае хитро расставлены полуавтоматы. К спусковым крючкам привязаны шнуры. Все они сходятся в одном месте. Когда пришли полицаи, Григорий Иванович начал дергать за веревочки — и началась стрельба.