Александр Сабуров - За линией фронта

— Немедленно группу Федорова ко мне!

Подхожу к Новикову.

— Можешь бить по подвалу?

— Толку мало, товарищ командир. Стены кулацкие — небось в четыре кирпича выложены. Пушку бы сюда…

— Будешь бить из минометов. Но бить так, чтобы мины рвались пусть у подвальных окон, но только не выше подвала. Можешь?

— Могу, товарищ командир.

— Иванченко, ко мне!

Он подходит, как всегда, спокойный, собранный, неторопливый…

Сзади слышен скрип снега, топот ног. Это подбегает Федоров со своими бойцами. Ванино лицо сияет.

— Разрешите доложить…

— Потом. Слушайте приказ. Иванченко и Новиков открывают огонь по окнам подвала. Такой огонь, чтобы враг головы не поднял. Потом пауза — и группе Федорова броском ворваться в здание на помощь Реве. И чтобы через полчаса там все было кончено. Ясно?..

Мины рвутся у самых окон, взрыхляя снег и мерзлую землю. Станковые пулеметы заливаются длинными очередями.

— Федоров, вперед! — командую я, когда перестают ухать минометы.

Припав к земле, «федоровцы» бросаются к зданию и исчезают в подъезде.

Тишина. Мы чутко прислушиваемся. В здании комендатуры все то же: одиночные выстрелы, громкие голоса, опять выстрелы. Даже гранаты перестали рваться.

Неожиданно раздается треск, вылетает рама на втором этаже, и в окне — фигура Ревы.

— Слухай сюда! — гремит его радостный голос. — Кончено. Здесь одни мертвяки остались. Живые в подвале. Як крысы сидят. Я их сверху прикрыл, чтобы не дуло. А як вы, землячки?..

Снова тот же маневр: сосредоточенный огонь по окнам подвала — и Рева с Федоровым рядом с нами.

Полушубок Павла весь в известке. Правый рукав изодран в клочья. На щеке черное пятно — словно в саже вымазался.

В конце концов обстановка проясняется. Два верхних этажа комендатуры полностью очищены. Враг занимает только подвал. Единственный вход в него Рева завалил досками, кирпичом, даже тяжеленным несгораемым шкафом. Выбраться из подвала невозможно. К тому же здание мы окружили плотным кольцом. Но и нам не проникнуть в подвал, не разбить его каменных стен. Как быть?

— Пойдем, посоветуемся, — предлагаю я.

Вместе с Бондаренко, Богатырем и Ревой отходим в сторону и останавливаемся у высокого забора, окружающего одинокий домик. За нами, как тени, следуют Ларионов и Абдурахманов.

— Итак, давайте разберемся, товарищи, — говорю я. — Здание полиции взято. Управа тоже. Тюрьма наша. Вражеский гарнизон в основном разгромлен. Раненые из госпиталя отправлены в лес. Запасы муки и скот вывезены. Остается вот этот подвал. Там остатки головорезов…

— Стой, Александр Николаевич! — неожиданно перебивает Рева. — Стой! Забыл… Я в комендатуре с Павловым познакомился. Ну, як ты не понимаешь?.. С Павловым, с бургомистром Трубчевска. Ранили его. Хотел взять живым — поговорить о том о сем. А он змеей в подвал. Так что он сейчас там сидит, гадюка эта. Разумиешь?

— Тем более. Значит, товарищи…

Какой-то темный небольшой предмет перелетает через забор и мягко плюхается в снег шагах в пяти от нас.

— Ложись! Мина! — кричит Ларионов.

Рванув меня за руку, валит в снег и падает на меня, прикрывая своим телом.

Несколько мгновений напряженно жду взрыва. Взрыва нет. Нахожу глазами неведомо откуда упавшую мину и вижу: от нее отходит короткий тлеющий бикфордов шнур.

Знакомый фашистский трюк — швырнуть мину вместо гранаты, чтобы сбить с толку противника: дескать, раз мина, значит издалека.

Сбросив с себя Ларионова, вскакиваю и вырываю шнур из детонатора.

— Все, товарищи.

Бондаренко внимательно оглядывает небольшой домик, окруженный забором, из-за которого прилетела к нам мина.

— Ясно. Здесь живет племянница Павлова, — уверенно говорит он. — Мразь. Она уже выдала трех наших комсомолок.

Ларионов ловко перемахивает через забор. За ним неуклюже переваливается долговязый Абдурахманов.

Прислушиваемся… Тихо — ни выстрела, ни голосов…

Друзья возвращаются минут через десять, сконфуженные и злые.

— Ушли, — сумрачно докладывает Ларионов. — Дом пустой. Следы идут от забора на огород и в переулок. А там все затоптано.

— Два человека шли, — взволнованно добавляет Абдурахманов. — Быстро шли. Бежали. Женщина в валенках. Мужик в сапогах. Мужик сзади…

— Не мужик, — сердито обрывает Ларионов своего друга, — а фашист. Разбираться надо. Видел, как на следу круглые шапочки гвоздей отпечатались? Вот то-то и оно.

— Да. Ушли. Жаль, — недовольно бросает Бондаренко.

Я говорю о том, что нужно немедленно занять подвал. Но как его займешь? Проклятые стены! Их ничем не возьмешь. Низкие окна подвала забраны толстой частой железной решеткой. Даже гранаты не бросишь. К тому же у нас только «лимонки». Какой в них толк?

— Хиба, огоньку? — неуверенно предлагает Рева.

— Пожалуй, это единственный выход…

Пока с трудом добывают канистру с керосином, спускаются ранние февральские сумерки. Крупными хлопьями падает снег. Из осажденного подвала изредка постреливают.

В третий раз повторяется старый маневр. Под защитой нашего огня Ларионов и Волчок пробираются в дом. Они возятся долго, непозволительно долго (или это только кажется мне?), и, наконец, первые струйки дыма вырываются из разбитых окон.

Опять огонь — и Волчок с Ларионовым рядом с нами.

Медленно загорается дом. Языки пламени лениво лижут переплеты рам.

— Да что вы там вылили, хлопцы? — негодует нетерпеливый Рева. — Может, воду? А ну дай руку, — и Павел нюхает руку Ларионова. — Як будто бы керосином воняет… А почему не горит? — набрасывается он на ни в чем не повинного сержанта. — Отвечай: почему?.. Дивись! — неожиданно кричит он.

Над западной окраиной города в сумеречном небе рассыпаются три ярких снопа зеленоватых искр. И почти тотчас же в стороне Погара извиваются красные ракеты. Одна, вторая, третья…

— Помощь идет. Уверен — это она вызвала. Павловская племянница, — зло бросает Бондаренко.

Нет, видно, не дождаться нам конца пожара.

Посылаю связного к Кошелеву: отходя, он должен прикрывать нас с тыла. У комендатуры оставляю группу Вани Федорова. Он уйдет отсюда в самый последний момент, как можно дольше продержав Павлова в подвале.

По глубокому целинному снегу перебираемся через Десну. Сумерки сгущаются. Над городом поднимается шапкой черный дым.

На высоком обрывистом берегу еле видны фигуры: Кошелев отходит.

Со стороны Погара доносится рокот танковых моторов. Он нарастает с каждой минутой. Гремят орудийные выстрелы… Вспыхивает суматошная автоматная трескотня. Это фашисты ворвались в город со своим обычным грохотом и шумом.

Почему же Ваня медлит? Неужели не успеет?

Ждем добрых полчаса. Стрельба в городе стихла. Федорова нет…