Александр Сабуров - За линией фронта

Как много нового, интересного, необычного рассказывают девушки о жизни по ту сторону фронта…

…Москва стала суровой. Не видно блестящих стекол магазинных витрин — они заделаны щитками, завалены мешками с песком. Милиционер, регулирующий уличное движение, не носит теперь белых перчаток: на голове его каска, за плечами винтовка. В парках культуры и отдыха молодежь учится стрелять из винтовок. На футбольном поле бросают связки гранат. Зенитки стоят на бульварах, у мостов, на крышах домов.

Крупные оборонные заводы столицы эвакуированы на восток, но Москва по-прежнему кует оружие для фронта. Фабрика ударных инструментов, еще вчера выпускавшая пионерские барабаны, уже делает детали автоматического оружия. Завод деревообделочных станков — минометы. Учебные мастерские технического вуза — противотанковые ружья. Завод духовых и музыкальных инструментов — гранаты.

Девушки не хотят уступать юношам: даже в литейном и кузнечном мелькают ловкие девичьи руки.

Однако мало заменить у станка отца, брата, товарища — надо работать и за ушедших на фронт и за себя, и комсомольцы поднимают знамя двойной выработки как норму. Их девиз: «Работать за двоих, работать по-фронтовому — за себя и за друга, ушедшего на фронт».

Это не только в Москве — это всюду: в городах, поселках, колхозах…

— Как завидовали подруги, когда провожали меня! — говорит одна из девушек. — Как они любят вас, товарищи, как уважают, как гордятся вами! — и она передает письмо, трогательное, искреннее письмо группы девушек оборонного завода, адресованное «самым храбрым партизанам»…

Около полудня Богатырь, наконец, поднимается и приказывает партизанам разойтись: гости устали, им надо отдохнуть. Тем более, что завтра — в поход.

1 февраля в сумерки мы выходим из леса. Перед нами широкое снежное поле, чуть подернутое фиолетовыми вечерними тенями. За полем высокий правый берег Десны. На нем разбросанные домики села Усох, что стоит на тракте Трубчевск — Выгоничи.

Заранее подобранные сильные кони поочередно с трудом прокладывают дорогу через глубокий снег.

Мороз градусов двадцать пять. Порывами налетает резкий северный ветер, гонит перед собой сухие снежинки и бьет ими в лицо. На темно-синем, почти черном небе одна за другой вспыхивают яркие, будто вымытые, звезды.

К полуночи благополучно, без выстрела и шума занимаем Усох и крепко-накрепко закрываем все входы и выходы из села.

В маленькой крайней хатке мы с Емлютиным, Богатырем, Бондаренко нетерпеливо ждем Лешу Дурнева: он ушел в Трубчевск еще днем и должен к полуночи принести из города последние новости.

Время, как всегда перед боем, тянется бесконечно медленно. Тускло горит ночничок, освещая только стол посреди небольшой низкой комнаты.

Говорить не хочется — все уже давно решено и переговорено — и мы слушаем ветер, курим дурманящие сигареты «Верблюд», смотрим на часы и перебрасываемся пустыми, незначащими фразами.

Десять часов… двенадцать… Час…

Дурнева нет. Что случилось?

Невольно вспоминается полутемная тюремная камера в Локте и на полу — окровавленный труп Буровихина…

Рывком открывается дверь. Морозный воздух клубами врывается в комнату. Из белого облака гремит недовольный голос Ревы:

— Что делать прикажете, командиры? Спать ложиться, чи шо?

И снова тихо… Потух ночничок. Темно. Часы показывают двадцать минут второго…

Тявкает собака в сенях — и в комнату входит, наконец, Леша Дурнев.

— Плохо, товарищи, — прерывистым голосом говорит он. — Провал… Идут аресты подпольщиков… Еле ушел… Комендант знает, что предполагается наше наступление. На мельницу выслано крупное подразделение. Станковые пулеметы стоят на самой дороге…

Что делать? Уходить в лес? Нет!..

— Когда начались аресты?

— В сумерки. Они очень торопились. Ждали, что наступление начнется до полуночи.

— Очень хорошо. Немедленно отправляйся обратно. Проберись на мельницу. Следи за гарнизоном. Жди до рассвета. На рассвете возвращайся обратно… Понял?

Леша молчит. В темноте не вижу его лица.

— Иду, товарищ командир, — наконец, говорит он и выходит из комнаты.

— Я не понял твоего приказания, Сабуров. Какой смысл Дурневу возвращаться обратно? — медленно спрашивает Бондаренко. — Что нового, кроме станковых пулеметов, он увидит на мельнице? На что ты надеешься?

— На утро. На тупую фашистскую логику и фашистский шаблон, — отвечаю я. — Они ждали нашего наступления в полночь. У них твердое убеждение, что мы поведем ночной бой. Наступления в полночь не было. Нет его и в три часа. Ночь кончается. Они решат, что мы передумали. Тем более, что подполье раскрыто. Фашисты успокоятся, у них даже не возникнет предположения, что мы рискнем на дневной бой. Не знаю, что они сделают: лягут спать, снимут чрезвычайное положение в городе. Не знаю. Во всяком случае размагнитятся. Так было в Локте. Так должно быть и здесь…

Снова тянутся томительные часы в этой маленькой избе. Снова порывами налетает ветер и гудит в трубе, бьет железным листом по крыше.

Бондаренко выходит на крыльцо: видно, невмоготу ему ждать в избе. Он возвращается минут через десять.

— Морозит, — говорит он.

Часы показывают пять утра. Скоро рассвет…

— Ну, вот еще и Дурнева потеряли, — ни к кому не обращаясь, говорит Бондаренко.

Словно в ответ ему, с шумом распахивается дверь. Опять Рева?..

— Ушли! — раздается радостный голос Леши. — Все ушли. Только трое солдат осталось да один дряхлый старикашка-сторож. Завернулись в тулупы и спят в проходной.

— Командиров отрядов и групп — ко мне! — приказываю.

Они собираются так быстро, будто были в соседней комнате.

Ставлю задачу. Леша Дурнев и Вася Волчок с разведчиками втихую снимают часовых на мельнице и рвут телефонную связь с городом. В это время наша колонна не спеша идет к мельнице. Идет под видом колхозного обоза — оружие должно быть убрано. Впереди «обоза» — отряд Кошелева. Миновав мельницу, Кошелев, не отвечая на возможный обстрел, врывается на рысях в город, пересекает его и занимает Погарскую дорогу, чтобы прикрыть нас с запада. Группы Федорова, Кочеткова, Иванченко и отряд Погорелова под общим командованием Ревы тем же аллюром движутся по ранее назначенным улицам к тюрьме, зданиям комендатуры и полиции, окружают и штурмуют их. Отряды Сенченкова и Боровика прочесывают город и прикрывают нас с тыла.

Мгновенно оживает молчаливое село: слышны отрывистые слова команды, храп лошадей, шаги.

Разведчики исчезают в предутренней мгле.. Наш «обоз» выходит на дорогу. На востоке, там, где темной стеной стоит Брянский лес, уже светает.

Лютый мороз. Воротник моего тулупа сразу же покрывается инеем.