Элизабет Гилберт - Жизнь в лесу. Последний герой Америки

«Что за ОБУЮКа?» – спросила я.

«Озлобленная бывшая ученица Юстаса Конвея, – ответила Кэндис. – Я сюда приехала учиться, этим и занимаюсь. Даже когда веду себя по-идиотски, Юстас справедлив и терпелив. Я стараюсь держаться тихо и в сторонке – здесь это единственный способ работать и получать что-то взамен. Надо воспринимать его лидерство всерьез, не думая, что лишь на тебя оказывается давление».

Именно такие качества характеризуют хорошего солдата – не бесе мысленное, а осмысленное подчинение. Может быть, поэтому одной из самых блестящих учениц Юстаса была молодая женщина по имени Сигал, которая до приезда в Северную Каролину служила в израильской армии. Вот это была наилучшая подготовка! Сигал восприняла руководство Юстаса Конвея так же, как службу в армии. «Надо держаться очень скромно», – сказала она.

Но если подумать, это не так уж просто. Мало людей способны усмирить свое эго. Этот талант особенно редок среди современных американских ребят, которым с младенчества внушают, что каждое их желание священно и важно, – такова наша культура. Родители, учителя, политики, СМИ всегда задавали им лишь один вопрос: чего вам хочется? В свое время я работала официанткой и наблюдала этот процесс повсеместно. Родители, не обращая внимания на остальных клиентов, прерывали заказ и начинали сюсюкаться с двухлетним ребенком: а ты чего хочешь, лапочка? Они умиленно смотрели на ребенка, с нетерпением ожидая ответа. О боже, что же он скажет? Что он хочет? Весь мир затаил дыхание! Юстас Конвей верно говорит, что сто лет назад никто не дал бы детям такой власти. Даже пятьдесят лет назад. Да я сама с уверенностью заявляю: в те редкие случаи, когда моя мать и шестеро ее братьев и сестер с фермы на Среднем Западе иногда попадали в ресторан в детстве и кто-то из них отваживался попросить что-нибудь у отца… Впрочем, им бы это и в голову не пришло.

Но теперь американцев воспитывают по-другому. Культура «что ты хочешь, лапочка?» породила детей, которые теперь летят к Юстасу толпами. Там они быстро узнают, что ему плевать на то, что они хотят. Это становится для них большим потрясением. И примерно 85–90 процентов не выдерживают.

А ведь еще есть проблема питания. Одна из сложностей, с которой сталкиваются ученики на Черепашьем острове, заключается в том, что еда в горах… ну, скажем так, она бывает всякой и не всегда. Мне там приходилось пробовать самую вкусную еду в жизни. Попробуйте целый день поработать до седьмого пота, потом искупаться в освежающих водах ручья, сесть за огромный дубовый стол с ребятами и отведать свежих овощей прямо с огорода со свиными ребрышками да еще подобрать все соки ломтем горячего кукурузного хлеба, испеченного в чугунной сковороде прямо на углях, – это просто восторг. На Черепашьем острове я ела потрясающие сморчки горстями, доводя Юстаса до бешенства тем, что после каждой порции говорила: «Ты хоть знаешь, сколько они стоят у нас в Нью-Йорке?» («Нет, – отвечал он. – Я знаю только, какие они вкусные у нас в Северной Каролине».) Но я также была на Черепашьем острове в январе, когда мы целую неделю три раза в день ели одно и то же рагу из оленины. Дурно пахнущей, старой, жесткой оленины. Мы подогревали рагу каждый вечер, пытаясь не обращать внимания на привкус горелого и ржавчины. Кроме оленины, другими ингредиентами рагу были лук и примерно пять фасолин.

Гости, которые платят за проживание: экскурсионные группы и дети, приезжающие на Черепаший остров, – питаются превосходно. Для них готовят замечательные повара, которых специально для этого нанимают. Но для учеников никто ничего специально делать не будет, поэтому иногда ситуация с едой бывает прямо-таки плачевная, особенно зимой. В это время года ученики питаются в основном кабачками. Что только не делают с ними: хлеб, пироги, лазанью, суп. Потом всё надоедает, и люди просто едят кабачковое пюре до тех пор, пока весной на огороде не появляются новые овощи. Ученики в такой ситуации напоминают моряков шестнадцатого века, которые исчерпали все запасы провизии и вынуждены питаться только кабачками. Из-за этих кабачков дело доходило до драки. Ученики организовывали собрания, и те, кто до этого безропотно сносил все тяготы тяжелого физического труда, со слезами умоляли Юстаса хором: «Хватит есть кабачки!»

Но от него сочувствия было не дождаться. В конце концов, он же не запирался в своем домике один на один с уткой в апельсиновой глазури, пока многострадальные ученики давились кабачками. Если, кроме кабачков, ничего не было, то и Юстас ел кабачки и не допускал никаких соплей по этому поводу. Он не требовал от учеников ничего такого, что не смог бы сделать сам, и это касалось всех аспектов жизни на Черепашьем острове. В отличие от Питера Слайтера (организатор утопической секты, основавший строгое поселение лабидистов в пригороде Нью-Йорка в XVII веке; запрещал своим последователям разводить огонь, хотя у самого дома всегда горел камин), Юстас Конвей мерзнет, когда мерзнут его ученики; голодает, когда его ученики голодают; работает, когда они работают. Впрочем, обычно он работает и в то время, когда они спят, например. В жизни Юстасу пришлось поголодать немало. Случалось, что и кабачковое пюре было бы для него манной небесной, поэтому он и не разделяет недовольства товарищей. К тому же, если станет совсем плохо, любой житель Черепашьего острова всегда может отправиться в Бун в Помоечную экспедицию.

Помоечные экспедиции – семейная традиция Конвеев. Этому братья Конвей научились у отца (и это, пожалуй, самая веселая вещь, которой он их научил). Юстас Конвей-старший всю жизнь практиковал искусство давать выброшенным вещам второй шанс. Это импонировало его экономной натуре, не говоря уж о том, что рыться в чужом мусоре – это же настоящее приключение. Он готов был разрыть даже самую отвратительную помойку в поисках «отличной, почти новой вещи». Юстас, Уолтон и Джадсон унаследовали от него этот талант и усовершенствовали до такой степени, что стали искать в чужом мусоре не только старые граммофоны и кондиционеры, но и еду. Вкусную, сытную еду. Оказалось, что помойные баки за большими супермаркетами, воплощающими американскую мечту, не что иное, как бесплатный шведский стол для знающих.

Стоит ли говорить, что, благодаря Юстасу Конвею, Помо-ечные экспедиции превратились в искусство. Еще в колледже он утолял аппетит, дополняя убитую из духового ружья дичь сочными объедками из помоек при супермаркетах. Позднее он довел свою систему до совершенства (можете быть уверены, Юстас Конвей делает безупречно всё, за что ни возьмется).

«Главное – правильно выбрать время, – объясняет он. – Для того чтобы рыться в помойке, подходит лишь определенное время дня. Лучше подежурить у магазина и разведать обстановку, посмотреть, когда обычно выносят еду, чтобы она досталась вам свежей. Также важно идти к помойке целеустремленно, двигаясь быстро и уверенно. Не мешкайте и не привлекайте внимания. Для начала нужно найти прочную коробку из вощеного картона с крепкими ручками. Я беру ее и запрыгиваю в бак. Если заглядывать снаружи и ковыряться сверху, время используется неэкономично. Я не трачу время на продукты явно плохого качества. Да, вы едите из мусорки, но это вовсе не значит, что вы должны есть всякую гниль. Итак, роюсь в баке, отбрасывая в сторону гнилую и некачественную еду. Если, например, мне попадается ящик гнилых яблок, в нем могут оказаться три-четыре совершенно идеальных плода, и я сразу бросаю их в коробку. В ящике с раздавленными дынями иногда находится нормальная дыня, а совершенно свежий виноград иногда выбрасывают лишь потому, что виноградины оторвались от веточки. А мясо! Как-то раз я принес домой целую упаковку стейков из вырезки в целлофане – их выбросили просто потому, что срок годности истек день назад! Почти всегда можно найти ящики с йогуртами – обожаю йогурт, – которые совершенно нормальные и тоже просрочены всего на день. Грех выбрасывать столько, сколько идет на помойку в нашей стране! Я сразу вспоминаю слова моего старого соседа из Аппалачей, Лонни Карлтона: „Раньше мы в день ели меньше, чем сейчас за день выбрасывают“».