Валерий Барабашов - Незримые поединки

Николай мало что говорил о себе. Но все же в минуты пьяных откровений тосковал о своем районе, где работал сапожником в артели, об оставшейся там семье.

— Николай ни разу не сказал, из какого он района, — говорил старик, — но не иначе из Бутурлиновки, там, почитай, каждый второй — сапожник.

Появилась первая ниточка. В Бутурлиновку пошел подробный запрос вместе с копией размноженной фотографии. Через некоторое время пришел обнадеживающий ответ. Николая Позднякова опознали по фотографии члены сапожной артели, в которой он работал до войны. Поздняков вернулся с фронта целым и невредимым, но в артели работать не стал, живет с семьей в отдаленном селе, трудится в колхозе. Выехали. На месте в этот момент его не оказалось.

Шел 1946 год. К послевоенной разрухе прибавилась засуха. За все лето не выпало ни капли дождя. Пересохшая земля потрескалась. Под лучами палящего солнца выгорели посевы, пожелтели травы на лугах, зерновые дали низкий урожай. Для обеспечения животноводства кормами на их заготовку в восточные области выезжали бригады колхозников. В одной из таких бригад и работал Николай. Пришлось ждать его возвращения.

Тем временем я продолжал выявлять людей, которые могли знать преступников. В поле зрения попал Петр Федяев. Во время фашистской оккупации он был помощником начальника районной полиции. Встречался с «капитаном Михаилом» и его сподручными, когда они приезжали в район. Из имевшихся в райотделе материалов было видно, что Федяев на работе в полиции особой активности не проявлял, а в отдельных случаях даже помогал советским людям. После освобождения района он влился в ряды Красной Армии. Воевал хорошо. Дошел до Берлина, где был тяжело ранен. В госпитале ему ампутировали правую руку.

Вызванный на беседу Федяев волновался, осуждал свою причастность к полиции, выразил готовность оказать любую помощь в розыске изменников. На предъявленной фотографии без колебаний узнал Николая. В отношении «капитана Михаила» подтвердил имевшиеся у нас материалы.

Вскоре из Бутурлиновки сообщили о возвращении Позднякова. В село, где он жил, я приехал вместе с Федяевым. Он сразу же опознал в Николае фашистского карателя, неоднократно приезжавшего в Уколовский район в составе фашистской зондеркоманды, руководимой «капитаном Михаилом».

Позднякова арестовали.

На первых допросах он категорически отрицал свою принадлежность к гитлеровской контрразведке.

— Я честно прослужил в Красной Армии от начала до конца войны и никогда не был на оккупированной немцами территории, — твердил арестованный.

Следователь показал фотографию, где предатель был снят вместе с любовницей Матреной. Поздняков был потрясен. Такого он не ожидал. А приведенные в ходе допроса показания свидетелей из Острогожска не оставляли сомнения в том, что следователю известно многое. Запирательство стало бесполезным. Пришлось признаваться.

При дальнейших допросах Поздняков рассказал, как попал в плен к фашистам и в лагерь военнопленных, расположенный в городе Харькове на Холодной Горе. Там он польстился на обещанную сытую и раздольную жизнь, дал согласие работать на фашистов. Вербовал его Михаил, и вместе с другими предателями доставил в разведывательно-диверсионную школу. После непродолжительной подготовки он был включен в зондеркоманду и направлен в оккупированный Острогожск для выполнения заданий гитлеровцев.

Арестованный сетовал теперь на жестокий нрав своего руководителя, на его бесчеловечное отношение к советским людям. Однажды в лесу они встретили молодого парня. Доверившись мнимым партизанам, он сказал, что является комсомольцем и горит желанием бороться с фашистами. Парня арестовали и привезли в Острогожск. Поздно вечером Михаил вывел комсомольца на огород и расстрелял. В Уколовском районе был арестован коммунист учитель Черных. По дороге в Острогожск Михаил расстрелял и его. Убитого бросили в овраг, завалили снегом. Эти показания дополняли перечень преступлений предателей, но мало помогали в розыске главного преступника.

Михаил был хитрым и осторожным. Строго соблюдал инструкции своих фашистских руководителей и правила конспирации. Никогда и ничего не рассказывал о себе, не делился воспоминаниями и мыслями о будущем. Правда, Николай вспомнил, что Михаил имел особенно крепкую дружбу с агентом из их группы Константином Маматовым, уроженцем Орловской области, описал приметы Константина, назвал примерный возраст.

В деле появились данные еще на одного предателя. В Орел пошла подробная ориентировка. Ждать пришлось долго. И вот наконец пришел ответ. Маматов Константин Васильевич был осужден на десять лет лишения свободы за уголовное преступление и отбывал наказание в елецкой тюрьме. Надо было выезжать в Елец. К допросу Маматова я готовился тщательно. Исходил из предположения, что уголовник будет запираться, отрицать причастность к фашистским карательным органам, откажется называть сообщников. Учитывая это, еще и еще раз просматривал материалы дела, намечал тактику допроса, продумывал, в какой последовательности использовать имеющиеся факты.

Маматов оказался наглым, развязным уголовником. Вопреки ожиданию не стал запираться, признал свою причастность к фашистской агентуре, рассказал о действиях зондеркоманды в Острогожском и Уколовском районах. Надеясь на снисхождение, назвал и «капитана Михаила», сыпал уже известными нам фактами преступных действий руководителя зондеркоманды.

— Фамилия Михаила? — перебил я.

— Фамилия? — задумался Маматов. — Кажется, Ревицкий. Да-да, Ревицкий. Он назвал свою фамилию только один раз при сильной пьянке. А на второй день поднес к носу кулак: пикнешь про вчерашнее — башку снесу.

— Где Михаил родился и жил?

— Об этом он тоже предпочитал умалчивать и от всех нас требовал держать язык за зубами. Но мне, как своему лучшему другу, кое-что рассказывал. Упоминал город Киев, где вроде бы жил и работал до войны.

Более подробных данных о Михаиле выяснить не удалось, но и то, что было получено, обрадовало.

Поездка в Елец подкрепила надежду на успех, прибавила энергии в продолжении розыска. Раздумывая о способах проверки и подтверждения полученных данных, я вспомнил о ящике с немецкими документами, который был припрятан в конюшне во время бегства оккупантов. Решено было еще раз более внимательно просмотреть находившиеся в нем документы. С учительницей немецкого языка из местной школы разглядывали каждую бумажку. Потратили на это много вечеров. И вдруг удача. В глаза бросилась фамилия — Ревицкий. Учительница перевела документ. Это было секретное предписание штаба 212-й немецкой дивизии, адресованное коменданту Уколовского района обер-лейтенанту Эллерману. В нем указывалось поставить на довольствие направленную из Острогожска в Уколовский район с особым заданием зондеркоманду, возглавляемую Ревицким Михаилом Кирилловичем.