Н Жарков - Незримый фронт

— Мы его сначала не хотели отпускать назад, — сказал Прудко, — но потом решили, что этим отпугнем остальных.

Прихода Зарубина Прудко ожидал со дня на день. Красноармейцы усилили наблюдение и глубже в горы на ночь выставили караул: кто знает, а вдруг Зарубин приходил с целью разведки. Из-за этого опасения его и в помещение не пускали, чтобы он не узнал, сколько на заслоне красноармейцев.

На другой день решили выехать в горы к месту, где, по нашим предположениям, должна была скрываться группа Зарубина. Свой отряд мы пополнили двумя красноармейцами заслона. Отряд выступил рано утром, послав вперед дозор из трех человек. Часам к пяти вечера подошли к перевалу. Подыматься на перевал на ночь не решились. Остались у подножия, послав вперед разведку проверить подходы к месту нашего ночлега. Не прошло и получаса, как один боец вернулся и привел Зарубина, который, по его словам, шел к Прудко для переговоров.

Зарубин сказал, что в его группе шесть человек, имеются три лошади с седлами, четыре винтовки, к ним две сотни патронов и один казачий клинок. Больше оружия они не пытались добывать, так как все время хотели вернуться в Глиновку, а затем в Лепсинск с повинной.

На наш вопрос о белоказаках Зарубин сообщил, что они дней пятнадцать назад уехали в Китай, в поселок Джимпань, где у некоторых из них живут семьи. Уехали, так как в горах стало холодно.

— Мы, — продолжал Зарубин, — с ними не пошли, да нас они и не звали с собой. Из их рассказов мы поняли, что в Джимпани среди русских казаков нам жизни не будет. Нужны деньги, скот, и кто это имеет, тот живет еще сносно, а кто без денег и скота, те мучаются, за кусок хлеба работают с утра до вечера в харчевнях. Мы и решили податься домой. Казаки были вооружены винтовками, у всех у них имелись кони. На будущий год они обещали вернуться.

Мы Зарубина отпустили, договорившись, что завтра к обеду он приведет своих дружков.

На другой день в двенадцать часов пришла вся группа. Они сдали нам свое оружие и лошадей. Все шесть человек были русские крестьяне из Осиновки и Глиновки.

Отправив пришедших на заставу в Коктуму с четырьмя бойцами ЧОН, мы решили все же добраться до границы в те места, где был лагерь группы Зарубина, чтобы убедиться в том, что белоказаки действительно ушли за кордон. Зарубина мы взяли с собой. До их лагеря добрались за три часа. В пути Зарубин нам рассказал, что они здесь находили много брошенного оружия, правда, совсем уже непригодного. Те винтовки, что они сдали нам, тоже найдены здесь. Их кто-то спрятал в камнях, завернув в войлок и обильно смазав. Как утверждал Зарубин, белоказаки ушли за кордон тоже без оружия. Они его прячут в горах, так как в Китай с оружием не пускают. Доехав до самой границы и убедившись, что в этих местах нет никого, мы вернулись обратно на заставу Коктума…

Казалось, совсем не сложно вспомнить и рассказать наиболее интересный случай из чекистской жизни. «Вот сяду и напишу», — думал я. Ведь не раз же приходилось сталкиваться лицом к лицу с врагами революции. Но не тут-то было. Память сохранила только какие-то обрывки событий, которые в те далекие годы захватывали нас, увлекали. Иногда неделями, а то и месяцами приходилось распутывать хитроумную вражескую вязь, а сейчас эти истории укладываются всего в несколько фраз.

Надо, видимо, заглянуть глубоко-глубоко в двадцатые годы. Вспомнить домик в Кучугуре, на одной из улиц города Верного; мечеть, куда потянулся след из домика; юркого вражеского разведчика, чтобы восстановить, как это было. Сделать это не легко. Напротив за окном — водный бассейн. Ребятишки галдят, как грачи перед отлетом. По улице-скверу имени Павла Виноградова идут веселые, красиво одетые алмаатинцы. Рядом сосновый парк и прекрасный Дворец пионеров. Тогда же ничего этого не было. Город изменился неузнаваемо. Только разве вот горы, могучие дубы, стройные тополя, высоченные березы и сосны остались почти такими же. А остальное совсем не то.

Улицы Верного были в то давнее время покрыты не асфальтом, а пахучей полынкой, зеленой шелковистой травкой и кое-где буйно разросшимся бурьяном. Тихо на улицах. Изредка прогромыхает рыдван или бричка, продребезжат дрожки, прорыдает в положенное время ишак, прокричит, обращаясь к правоверным, муэдзин с минарета ближайшей мечети, разнесется над городом, все заглушая, густой бас большого колокола — бом-бом-бом… А потом опять тихо.

На окраине Верного, в Кучугуре, где сейчас высятся четырехэтажные дома, проживало много дунган. Местные старожилы шли за известным революционером Масанчи. А приезжие из Китая держались своего подданства, часто посещали китайское консульство. Размещалось это учреждение на углу улиц Максима Горького и Панфилова, где сейчас больница. Высокие стены здания и дувалы отгораживали консульство от остального мира. Властвовал здесь важный китайский мандарин. Он творил суд и расправу над подданными Китая.

Заметным человеком был и повар консульства. Каждый день он выходил с корзиной на базар, встречался там со знакомыми, о чем-то говорил подолгу с одними, обменивался короткими фразами с другими и быстро исчезал. Всего единственный раз в ночную глушь был замечен повар консульства у домика в Кучугуре. Все, казалось, шло нормально. Нельзя было подумать, что вскоре на город надвинутся тревожные события.

И вот они разразились. В дунганской мечети во время моления произошла драка, перешедшая в кровавую резню. Местные дунгане дрались с подданными Китая.

Тихий, сонный Кучугур забурлил. В сутолоке, в самую полуденную жару второй раз был замечен повар китайского консульства, пытавшийся увести с собой из мечети двух зачинщиков резни.

Используя инцидент, китайское консульство снеслось со своим правительством, а оно, в свою очередь, предъявило ноту, обвиняя Советы во всех грехах. Клевета мутным потоком стала растекаться среди мусульман китайского подданства.

Начальником Джетысуйского губернского отдела ГПУ в 1923 году был латыш Юргенс, заместителем по оперативной части — Кекин.

Следствие о беспорядках в мечети было поручено вести мне, уполномоченному контрразведывательного отделения. Во всей этой истории меня тревожило то, что я слышал о сговоре среди китайских дунган. Знал о готовящейся драке в мечети. Было известно, что подбивает людей на это дело повар китайского консульства. По не поверил этому.

И я, и Юргенс отвергли мысль, что китайцы могут пойти на такое дело. Ведь драка, тем более резня в мечети по всем мусульманским законам — несмываемый грех. И мы ошиблись. Оказывается, когда речь идет о достижении политических целей, религиозные убеждения отбрасываются.