Н Жарков - Незримый фронт

Приехав в управление, Забелев собрал своих сотрудников, предложил им немедленно связаться с районами и попытаться с помощью местных работников отыскать людей, которые, возможно, также заметили этой ночью самолет. Буквально через несколько минут любопытное известие пришло из Гурьевского аэропорта. Авиамеханик Степанов в 2 часа 30 минут ясно различил бортовые огни неизвестной машины, уходящей в сторону Астрахани. Примерный расчет показывал, что таинственный незнакомец около часа летал над территорией Гурьевской области. А к исходу дня из Жилокосинского райотдела НКВД донесли, что жители колхозов, расположенных вверх по течению Эмбы, видели пролетавший низко над степью самолет, который резко изменил курс в районе Ак-Мечети. После вторичного разговора с Астраханью предположения о том, что это была наша заблудившаяся машина, окончательно отпали. Ни военных, ни гражданских самолетов в ту ночь не должно было быть в небе над Северным Прикаспием.

Значит, выброшен вражеский десант? Тогда еще не было в этом твердой уверенности. Но о появлении странного самолета Гурьев уведомил все районные отделения НКВД — НКГБ и стал ждать новостей, особенно из районов, прилегающих к Эмбе, где проходила предполагаемая трасса полета незнакомца и куда были посланы оперативные работники.

Ждать пришлось недолго.

В три часа ночи 6 мая дежурный Гурьевского аэропорта сообщил в управление НКВД о новом визите неизвестного самолета. Сделав два круга над городом, он ушел в сторону моря. А еще через час на рейде в сорока-пятидесяти километрах от побережья все тот же самолет на бреющем полете прошел над пароходами «Пролетарская диктатура», «Калинин» и «Роза Люксембург» и обстрелял их из крупнокалиберного пулемета. Суда не пострадали, за исключением парохода «Роза Люксембург», который с пробитыми котлами пришлось отбуксировать в порт. Осколком легко был ранен помощник капитана «Пролетарской диктатуры». Моряки рассказывали, что корабли атаковал четырехмоторный бомбардировщик без опознавательных знаков. Но экспертиза, исследовавшая осколки нуль, без труда установила, что они немецкого производства.

Какую же цель преследовал фашистский летчик, принимая безрассудное решение о нападении на мирные корабли? Вряд ли он не понимал, что бомбардировщик, вооруженный одними пулеметами, не в состоянии причинить им сколько-нибудь значительного ущерба. А ведь это был не рядовой самолет. Он принадлежал к 200-й бомбардировочной эскадрилье, выделенной из состава гитлеровских ВВС для выполнения специфических заданий военной разведки, и, действительно, как мы увидим дальше, сбросил в Прикаспии большую группу агентов.

Мысль о том, что за штурвалом немецкого бомбардировщика оказался человек, который, сознательно рискуя собой, старался привлечь внимание чекистов к этому необычному полету, приходится отбросить, ибо точно установлено, что на борту самолета вместе с экипажем находились… кадровые разведчики нацистской Германии.

Таким образом, этот эпизод по праву можно отнести к разряду непостижимых парадоксов в истории тайной войны. Два года немцы, не останавливаясь перед огромными затратами, в сугубо конспиративной обстановке готовили одну из своих крупнейших подрывных операций в глубоком советском тылу. И вот когда, казалось, первый этап операции прошел благополучно, вдруг самолет, доставивший агентов, в относительной близости от места их выброски атакует на бреющем полете корабли в Каспийском море и этим явно демаскирует свой сверхсекретный рейс.

А в Гурьеве немедленно воспользовались своеобразной визитной карточкой, так неожиданно упавшей с неба, и сделали правильный вывод о целях гитлеровской разведки. Теперь не оставалось и тени сомнений: надо искать диверсантов. Именно диверсантов, и скорее всего в значительном количестве, потому что для заброски агентуры, имевшей только шпионские задания, немцам не было никакой необходимости дважды в течение трех дней посылать свой тяжелый самолет.

И снова, как в дни Сталинградской битвы, все важнейшие промышленные предприятия Прикаспия были переведены на угрожаемое положение. По инициативе Гурьевского обкома партии в помощь чекистам был мобилизован партийно-советский актив. Особые меры по усилению охраны были приняты на таких объектах, как нефтепровод Каспий — Орск, нефтебаза «Ширина», электростанция Казнефтекомбината. Самую мощную на трассе нефтепровода нефтекачку № 3 и весь Макатский район взяла под наблюдение специальная группа во главе с начальником областного управления НКГБ. Как будто чекисты догадывались, что именно здесь, вблизи нефтекачки № 3, им предстоит выдержать ожесточенный бой с фашистскими наймитами.

Уже через день быстро сформированные восемь оперативных групп вели настойчивый поиск. Перед ними стояла сложная задача. Район поиска простирался на сотни километров. Это была знойная холмистая полупустыня с ослепительно голубеющими под солнцем солеными озерами и с едва приметными пастушьими тропами вместо дорог, с редкими малолюдными поселками животноводческих колхозов, не имевших телефонной связи, и с еще более редкими, буквально наперечет, колодцами с пресной водой. Трудно сказать, какой бы оборот приняли события, если бы не конный нарочный, который утром 12 мая на хрипящем, в хлопьях пены жеребце влетел наметом во двор Жилокосинского райотделения НКВД. Он привез записку из отдаленного Уялинского аулсовета. В записке говорилось, что бригадир колхоза имени Кирова Байжан Атагузиев просит срочно прислать милиционеров для проверки подозрительных, по его мнению, вооруженных автоматами людей, приходивших несколько часов назад к нему на ферму.

Пришли они прямо из степи, шестеро казахов в форме офицеров и сержантов Красной Армии, с орденами и медалями на гимнастерках и сказали, что ищут дезертиров.

— Ты не знаешь, аксакал, где здесь скрываются дезертиры? — спросил бригадира невысокий смуглолицый капитан.

Байжан Атагузиев в душе был поражен. Давно уже на ферме жили одни старики да женщины с ребятишками. Жили, занятые нелегким чабанским трудом, в тревожном ожидании, как и все в то суровое время, солдатских треугольничков от родных и близких. «Какие дезертиры? На фронте наши мужчины. Бьются с врагом!» — так хотел было ответить с возмущением Байжан, но сдержался и сказал спокойно:

— Да нет… Кажется, не слышно про таких…

Тогда капитан спросил, нельзя ли купить на ферме барана.

— Колхозного нельзя. А своего, пожалуй, продам.

— Сколько просишь?

— Три тысячи.

Байжан, словно бы нарочно, заломил несуразную цену. Но капитан, не торгуясь, достал из полевой сумки толстую пачку денег.