Н Жарков - Незримый фронт

— А может, вы не тот человек… — Хадича не договорила, увидев, как вдруг побледнел Стрелецкий.

— Что ты сказала?

— Я говорю, может, вы не тот человек, кому письмо адресовано, — прощебетала Хадича, не подавая виду, что заметила растерянность собеседника.

Пристально глядя в глаза почтальона, Стрелецкий полез в глубокий внутренний карман пиджака и вынул что-то, завернутое в носовой платок. Аккуратно развернул: пачка денег, военный билет, паспорт. Не выпуская из рук, раскрыл документ и придвинул его к глазам девушки. И если обычно Хадиче было достаточно бросить на документ мимолетный взгляд, то теперь какое-то предчувствие заставило ее посмотреть на протянутый паспорт более внимательно.

— Вот к все, — через мгновение с улыбкой сказала Хадича. — Распишитесь в извещении и получите ваше письмо.

Вскоре цветастое платье совхозного почтальона замелькало за деревьями аллеи, ведущей на молочную ферму. Теперь Хадича не смеялась, ее лицо было задумчиво и серьезно.

«Может быть, я ошибаюсь, — думала девушка, снова и снова восстанавливая в памяти раскрытый паспорт Стрелецкого. — Нет, что-то в нем не так. Цифры года рождения вроде бы подправлены. И сам он как-то странно себя вел… Что же делать? Сообщить в управление совхоза? Нет, разболтают… Милиция далеко — в райцентре…»

Вдруг вспомнила. Да, да, она видела сегодня приехавшего в совхоз работника КГБ Ниязова. Надо его найти и все рассказать.

…Подполковник Миланов сел за приставной столик напротив капитана Ниязова.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Экспертиза подтвердила подозрения почтальона Кадыровой. В паспорте Стрелецкого есть подделки, — голос капитана звучал ровно. — Исправлены год рождения и срок действия паспорта. Подчистки произведены глубоко. Экспертам не удалось восстановить стертый текст…

— А вы его установили?

— Конечно! — с воодушевлением сказал Ниязов. — В паспорте Стрелецкого год рождения 1923 заменен на 1905-й, а десятигодичный срок годности исправлен на бессрочный.

— Вот как?

— Дело в том, что он не тот человек, за которого себя выдает.

— Паспорт фиктивный?

— Нет. 19 июня 1958 года Ялтинским горотделом милиции этот паспорт был выдан гражданину Стрелецкому Георгию Викторовичу, 1923 года рождения. В Ялте он живет и теперь…

— Каким же образом у этого человека оказался паспорт Стрелецкого?

— Мне стало известно, товарищ подполковник, что настоящий Стрелецкий, находясь в мае 1960 года в служебной командировке в городе Сухуми, утерял паспорт и другие личные документы. Взамен утерянного он получил новый паспорт.

— Выяснили, кто этот человек, скрывающийся под фамилией Стрелецкого?

— Да, выяснил!

…И вот человек с чужой фамилией сидит перед следователем. Его тяжелый взгляд устремлен в окно…

— Назовите вашу фамилию, имя и отчество! — строго обратился к нему следователь.

Хотелось сказать правду. Освободиться от тяжкого груза, давившего на него долгие годы…

Но теплилась еще надежда: не все знают, не смогут разоблачить. Надо бороться до конца…

— В паспорте написана моя фамилия…

— Но паспорт-то не ваш? — следователь неожиданно улыбнулся. Его лицо светилось доброжелательством, и это обезоруживало, не давало сосредоточиться.

— Мой паспорт, — упрямо сказал арестованный.

— Ваш так ваш, — легко согласился следователь. — Тогда, может быть, вам знакома фамилия Бойко?

Сжалось сердце. Сдают нервы. Трудно уже скрыть волнение, а еще труднее отвечать на вопросы. Но молчанием не отделаешься. Лихорадочно скачут мысли.

— Не знаю никакого Бойко! — и сам почувствовал в голосе фальшь. Понял: дальше лгать не сможет.

Лицо следователя стало строгим. Он видел душевную борьбу сидевшего перед ним человека, уловил в его голосе нерешительность. Чрезвычайно официальным тоном спросил:

— Намерены ли вы, гражданин Юренко Михаил Иванович, говорить, наконец, правду?

Арестованный вздрогнул и, с трудом двигая побелевшими губами, проговорил:

— Да, все расскажу.

…Почти всю жизнь его преследовал страх. Впервые он охватил его в те далекие годы, когда на Кубани только отгремели классовые бои, а в большой станице Апшеронской установилось относительное спокойствие.

Десятилетний мальчик лишь смутно понимал значение происходящего. И слово «война», не сходившее с уст жителей станицы, и частая смена власти, сопровождавшаяся бесконечной стрельбой, и сотни жертв белогвардейского террора — все это волновало не только взрослых, но и детей.

Наконец в станице твердо установилась советская власть. А его отец, белогвардейский есаул, скрывался в специально вырытом для него подполье. И тревога жила в доме. Однажды ночью Михаила разбудили выстрелы. Стреляли в соседней комнате: это отец отбивался от окруживших дом чекистов. Забившись в угол, мальчик наблюдал, как арестовывали отца. Больше никогда его не видел.

Шли годы. Матери трудно было прокормить троих детей. И Михаилу рано пришлось начать работать.

На производстве был не последним, хорошо зарабатывал, а когда стал бригадиром леспромхоза, обзавелся семьей. Казалось, не было оснований для тревог. Но воспоминания об отце часто наполняли тоской и безотчетным страхом все его существо… Потом война, армия, фронт. Снова тревоги и страх, теперь уже за свою жизнь. Оказавшись в окружении, дезертировал из части и пробрался в оккупированный фашистами Апшеронск.

Однажды встретил на улице пожилого человека. Не сразу узнал Михаил в фашистском офицере старожила станицы Степана Подоляку. Поравнявшись с ним, Михаил снял шапку, отвесил почтительный поклон.

— Здравствуйте, дядя Степан. Не узнаете?

Подоляка долго вглядывался в него и, узнав, расплылся в улыбке.

— Приветствую вас, господин Юренко, — напыщенно заговорил начальник полиции. — Жаль, не дожил до этих времен ваш батюшка, мой большой друг…

Юренко покраснел. Радостно забилось сердце. Видано ли — его называют господином, считают значительным человеком.

— Но теперь и для вас, господин Юренко, открыты дороги, — продолжал Подоляка, будто угадав его мысли. И, близко придвинувшись к нему, сказал доверительно: — Ваше место в полиции. Надо мстить за отца…

Недолго думая, Юренко стал полицейским. Он охотился на партизан, участвовал в арестах советских людей. Отбирал у населения имущество и продовольствие.

Упоенный своими успехами, Михаил не замечал укоризненных взглядов жены и детей, не понимавших причин его усердия. Только старуха мать в глубине души догадывалась, какие чувства обуревают сына.

Вскоре наступила развязка. Под ударами советских войск «великая армия» стремительно отступала на запад. Вместе с оккупантами бежал и Юренко. Бежал, объятый страхом, бросив все, что связывало его с родной землей.