Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

— Яна, друг, — позвал Джанименов. Мазо не отвечал.

На носу реюшки, уткнув голову в ладони, лежал Ахтан.

— Эй, вставайте, больше стрелять не будут, — радостно воскликнул Избасар, оглянувшись назад. Там, вдалеке над водой, торчали лишь кромки бортов моторки. За них держались казаки и офицер. Отвалившая от косы еще одна лодка шла на помощь им.

— Ахтан, давай каждому по кружке воды, — еще радостнее добавил Избасар. — Яна, вставай, — а сам закреплял парус и уже знал, что Мазо не встанет.

— Тебе куда ударило, Яна?

Тот лишь промычал что-то в ответ.

— Сейчас я, сейчас. Кожеке, помогай!

Но тот снова скис. Его уже укачало, и он держался за борт лодки.

Избасар наклонился над Мазо и увидел, что одна штанина у него намокла от крови. Когда располосовал ее ножом, обнаружил запекшуюся рану на бедре. Из нее все еще, хотя и слабо, сочилась кровь. Тогда он стал торопливо ощупывать всю ногу, проверять, цела ли кость, и наткнулся на вздувшуюся багровую шишку повыше колена, потрогал ее пальцем и убедился — это пуля. Стало совершенно ясным, что если эту пулю не вытащить теперь же, — Яну конец. И Избасар, подскочив к Кожгали, стал трясти его.

— Помогай, Кожеке, быстрее помогай. Пулю у Яна надо скорее вытащить.

Избасар был убежден, что сделать это может только Кожгали. Он же два месяца учился на курсах санитаров. Но Джаркимбаев, привалившись к связке сетей, не в силах был поднять головы. Лицо у него вытянулось, стало серым, глаза запали. Невдалеке от Кожгали лежал пластом Ахтан.

Избасар даже растерялся: ведь от такой беды они ушли только что, воду достали, радоваться надо, а радоваться некому.

И Джанименов, решив напоить всех троих, позвал теперь уже не Кожгали, а Ахтана.

— Ты целый, Ахтан?

— Целый.

— Почему воду не пьешь? Кожгали почему не нальешь?

Ахтан продолжал лежать, уткнув лицо в ладони. Избасар схватил банчок, он был пуст, воды в нем не осталось. Избасар поднял его и принялся трясти. В веревочной оплетке темнели два пулевых отверстия.

И стало сразу понятно, отчего, будто мертвый, лежит Ахтан. Какой-нибудь час назад Избасар сам готов был вот так же сжать руками виски и не двигаться. Если бы не напился там, у колодца, когда доставал воду, возможно лежать бы сейчас рядом с Ахтаном не в силах пошевелить даже пальцем.

Но что же делать? Куда теперь без воды? Опять поворачивать к берегу? Отчаяние захлестнуло, словно аркан. К горлу подступил комок.

Все зря… И тот казак, которого звали Прошка… И рана Мазо… И… Никто из троих не выдержит: ни Ахтан, ни Кожгали, ни Ян, если не дать им хоть по глотку воды. Все погибнут.

Солнце начинает снова палить. Это потому, что дует ветер, кажется не особенно жарко. А если он стихнет? Да и ветром не напьешься.

Зажав в руках банчок, Избасар смотрел прямо перед собой.

Застонал Мазо.

— Пи-и-ть, — потребовал он.

Избасар очнулся.

— Совсем нету, Яна, воды. Ушла вода, гляди, — и показал на отверстия. — Пуля ударила.

— Куда меня?

— Ногу шибко задело. Пуля в тебе сидит, вытаскивать Кожеке будет.

— Пить дай.

— Нету, сказал. Вот, — и протянул банчок.

— Там за обшивкой фляга. Берег на всякий случай. Сам не пил, вам не говорил. Достань флягу.

Избасар кинулся в закуток, нашарил флягу.

Вода!

Он дал из нее глоток Мазо, налил по половине кружки Ахтану и Кожгали.

Ахтан цедил воду по капельке, чтобы продлить наслаждение. Выпив ее, он сразу ожил.

— Откуда взял воду?

— Яна дал, про запас держал. Там вон фляжку прятал, на плохой случай. Никому не говорил. Сейчас сказал, — впопыхах Избасар махнул рукой не на корму, а на нос рыбницы. — Там прятал.

— Ой-бой, — удивился Ахтан. — Какой крепкий Яна, рапу пил, воду берег, ой-бой, — и с нескрываемым уважением поглядел на лежавшего в полузабытьи Мазо.

Тем временем Избасар заставил Кожгали подняться, подвел к раненому.

— Видишь? — показал он ему шишку.

— Вижу. Пуля. Резать надо.

— Режь. Ты лучше знаешь.

Кожгали, пересиливая дурноту, морщась и еле слышно подстанывая, вынул из-за пояса нож, провел пальцем по лезвию и стал полоскать нож в морской воде, оттягивая этим операцию, собираясь с духом. На курсах ему показали, как надо перевязывать раненых. Это все, что он умел.

— Тяни, Избаке, кожу, — приказал он, — не бойся!

— Как не бойся, — отшатнулся Джанименов, — живого человека будешь резать, страшно, — и он с уважением посмотрел на Кожгали, подумав: «Как настоящий дарегер. Пулю будет вынимать! Вот какой человек Кожгали!»

А Кожгали стиснул зубы, примерился и полоснул по шишке. Брызнула струей черная кровь. Мазо дико закричал.

Избасар испуганно отскочил.

— Бинт давай, Избаке, живо.

— На, бери, пожалуйста!

— Кто велел? Ой, что делаете со мной, — скрипел Мазо зубами.

— Вот гляди, пуля, — показывал ему сплющенный кусок меди Кожгали.

— Ой-бой! Вытащил? Ты настоящий дарегер, — восхитился Избасар и спросил: — Теперь как, Яна будет живой?

Кожгали подумал и ответил:

— Теперь живой будет.

Реюшку уже изрядно покачивало на крутой волне. Однако Кожгали с удивлением отметил, что его перестало тошнить. Совсем перестало. Он стоял и обрадованно смотрел то на Избасара, то на море. Оно открылось перед ним впервые, распахнуло свою красу и поразило в самое сердце. «Так вот какой, оказывается, Каспий».

Кожгали жадно всматривался в раскинувшийся перед ним седоватый простор, и ему хотелось петь. Оттого, что вокруг волны, а он не лежит беспомощным грузом на настиле рыбницы и, кроме ухающего вниз сердца, ничего не слышит.

— Шторм будет, — окинув тревожным взглядом горизонт, сказал Избасар.

— Пускай, — расхрабрился Кожгали.

За кормой все дальше, все меньше три рыбацкие лачуги. Они уже со спичечные коробки. Воды на рыбнице четверть фляжки.

— Сами пить больше не будем. Яна надо поить, — пряча фляжку, объявил Избасар.

Кожгали с Ахтаном молча кивнули головами.

С детства на Каспии потомственный ловец Избасар Джанименов, ему ли не знать его повадки, непостоянный его нрав. По легкой ряби, по тому, как застонет вдруг чайка, как сойдет с воды туман, как омоется месяц или отполыхает вечерняя заря, он мог разгадать, что замыслило море, каким будет оно завтра. Джанименов, оглядывая горизонт, видел, что надвигается шторм, причем из тех, после которых на всех отмелях белеют обломки суденышек, лодок, валяются расщепленные весла, обрывки парусов, обглоданная морем какая-нибудь незадачливая барка. Шторм, после которого соседи уводят с берега под руки обезумевших рыбачек, чьи мужья не успели загодя возвратиться с лова и теперь никогда уже не вернутся.

Убрав или закрепив все, что могло сдвинуться с места, Избасар велел Ахтану и Кожгали уложить Мазо ближе к корме и устроить ему навес из куска брезента, пропустив концы его через расчалки.