Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

Ася подняла брови: отец поразил ее. Неужели можно думать одно, а поступать по-другому? Лишь четверть часа назад он предвещал это событие, о котором ему сейчас говорил Цолак Аматуни. И вдруг…

— Мы тоже организуем учащихся нашей гимназии, — бросив укоризненный взгляд на отца, запальчиво сказала Ася.

— Вот хорошо! Приведите завтра всех в здание женской казенной гимназии на митинг, — обрадовался неожиданной поддержке Цолак.

— Да не придут они! — вмешалась в разговор мать. — Вернее, их не пустят, а непокорных — исключат.

— Из частной гимназии? Невыгодно это хозяевам! — отпарировал Аматуни. Разговаривая, он то и дело обращался взглядом к Асе.

— Исключат. Но не всех, а именно тех, кто учится бесплатно, как наша Ася. Как ее подруги — Амалия и Арусяк. Вашей невесте — Рите Назаретян — исключение, конечно, не грозит.

Мать испытующе посмотрела на молодого человека. Было очевидно, для Аси во всяком случае, что о Рите она упомянула с умыслом, желая выпытать что-либо о семье богача, чьего сына мечтала иметь зятем.

Брови Аси сердито сомкнулись у переносицы. Девушка пронзила мать гневным взглядом. Но та сделала вид, что ничего не заметила.

— Рита Назаретян, которую я репетирую по двум предметам, не является моей невестой, — уязвленный явным намеком, Цолак взглянул на Асю, пытаясь найти в ней поддержку. Не может же и она верить в эти нелепые слухи о его жениховском положении в доме Назаретяна!

— Напрасно, молодой человек, вы так мрачно настроились, — не сдавалась мать. — Многие сочли бы за честь посвататься к Рите или породниться с этим семейством через ее брата, достойнейшего наследника, который может осчастливить любую благоразумную девушку.

— Мама! — У Аси на глаза навернулись слезы. Почему молчит отец? Девушка умоляюще посмотрела на него.

Но тот не успел ничего сказать. Заговорил Аматуни:

— Вы, очевидно, не знаете, что «достойнейший» наследник — бездельник и недоучка, прожигающий свою жизнь и деньги отца в ресторанах?

Ася радостно закивала головой.

— Э-э, не тот разговор ты затеяла, мать… Оставим это. Цолак, как-то в газетах писали о возмутительном поведении учащихся в казенных гимназиях. Они ломали парты, разбивали стекла, издевались над учителями, не разделяющими их взглядов… Это не вызывает сочувствия, а, наоборот, возмущает. Хотите повторить подобное, молодой вождь краснокожих?

— В этой стачке нет ничего похожего, — нисколько не обидевшись, горячо заверил Аматуни. — Эта стачка должна показать, что гимназисты — не бунтари, что они требуют не так уж много: отменить уроки закона божия, мертвого латинского языка… Но главное — вернуть уволенных и арестованных учителей, пострадавших за убеждения.

— Как же вы бастуете? Расскажите, пожалуйста, поподробнее, — не скрывая восхищения, вступила в разговор взволнованная Ася.

— Очень просто. Создали отряды старших ребят и не разрешили учителям входить в классы. Занятия старшеклассников, правда, срываются, зато мы ведем уроки у малышей… Когда примут наши требования, все станет на свои места.

— А слушаются вас младшие? — усомнилась Ася.

— Еще как! Они тоже кое-что понимают, стараются нам помочь! К тому же мы обращаемся к их сознательности, — последнее слово Цолак произнес с особой интонацией и прямо посмотрел на отца Аси, который внимательно следил за этим диалогом.

— Хорошо, пусть у вас именно так, охотно верю. Однако, рискуя потерять ваше расположение, столь ценное для меня, скажу, что, благодарение богу, во вверенной мне школе нет старшеклассников, которые могли бы совратить с пути мальчишек. Позвольте этим закончить наш разговор на эту весьма и весьма тяжелую для меня тему. Ведь я — учитель! — Закончив этот витиеватый монолог, Гаврила Никитич поднялся с места.

Ася готова была провалиться со стыда сквозь землю перед Цолаком Аматуни. То мать несла какую-то чепуху о выгодном брачном союзе с богачами… То отец явно отрекался от своих передовых взглядов, лишь бы не уронить перед учеником свое учительское достоинство…

Ася оглянулась на младшую сестренку. Та сидела, опустив голову. Тоже все поняла.

Цолак, смущенно пробормотав «спокойной ночи», пулей выскочил из квартиры Папянов.

Отец оказался прав — городскую стачку быстро подавили. Цолака увидеть Асе не удалось. Только спустя несколько дней они с Амалией случайно столкнулись с ним по пути в гимназию.

— Оказывается, в Ереване учащиеся победили: их требования удовлетворили. Только в Тифлисе и у нас, в Баку, мы потерпели поражение, — смущенно, будто это была его личная вина, сообщил девушкам Аматуни.

Ася хотела извиниться перед юношей за своих родителей, но забыла об этом, вновь увидев в мимолетном взгляде Цолака все ту же зовущую неприкрытую нежность. Лицо ее заалело, и она испуганно опустила глаза. «Господи, что это? Как бы Амалия не заметила», — мысленно досадовала она на себя.

Но подруга в это время, к счастью, задумчиво смотрела на залитый солнцем Каспий, который в этот утренний час был неотразимо прекрасен. Для Амалии осталось незамеченным, что ее присутствие рядом с двумя рвущимися друг к другу сердцами является неким сдерживающим барьером, одновременно и досадным и необходимым. Ибо и Цолак и Ася понимали, что это взаимное влечение, вдруг принявшее угрожающие размеры, требует терпеливого ожидания своего звездного часа…

У женской гимназии пути их расходились.

— Ничего, Цолак-джан, не будем вешать носа, — сказала на прощанье Амалия. — Это лишь малое поражение в начале пути к большой победе. Будем драться за нее. А пока главное — быть человеком среди людей, разобраться самим и помочь разобраться другим в том, кто же мы в этом мире, на что способны!

Ася всегда завидовала Амалии, ее спокойствию, ее ровному отношению к людям, ее нетронутому лирическими волнениями сердцу. «Цолак-джан»… Как просто и естественно в ее устах такое обращение к знакомому парню! Хотела бы и Ася так запросто, ласково, еще и с «джаном» обратиться к этому невесть как ворвавшемуся в ее жизнь юноше… «Небось обиделся, что я ему руки не подала… Но как я могла это сделать в присутствии Амалии? А вдруг он бы снова прижал мою ладонь к сердцу, как в тот вечер?» — лихорадочно думала Ася. Она даже мысленно не представляла, как повела бы себя… Что же ей делать?

Но Аматуни все же попадался на пути девушки. Как-то раз, встретив Асю на улице, он даже проводил ее до дому. Всю дорогу Цолак увлеченно говорил о любимом писателе Раффи, который рассказывает в своих произведениях о героической борьбе армянского народа против царского самодержавия, против турецкого ига. Юноша был оживлен, чувствовалось, что он рад и встрече и беседе.

— А хорошо говорил о Раффи наш Андреасян! Помните, на собрании «Миютюн»? — спросила Ася, которая почти всю дорогу молчала.