Владимир Арсеньев - Всемирный следопыт, 1927 № 02

На следующее утро мы отправились в лодке вверх по реке, потом продолжали путь пешком, и вскоре добрались до плантаций последнего европейца, живущего на самой окраине культуры.

Здешний девственный лес был мне хорошо знаком; ведь я когда-то бродил в нем по целым неделям в поисках добычи, хотя без всякого успеха, потому что «дичь», привлекавшая меня, то-есть носорог, чрезвычайно редка, и добраться до нее весьма трудно.

В день нашего прибытия сюда я приложил все старания, чтобы раздобыть малайцев-носильщиков.

В этих хлопотах прошла и большая часть следующего дня; а пока я запасался достаточным количеством с’естных припасов, наступил уже вечер.

На следующее утро все было готово. Мы живо позавтракали, торопливо попрощались, и караван наш тронулся в путь по направлению к лесу. И едва я успел углубиться с колонной малайцев в лесную чащу, как меня снова охватила охотничья лихорадка.

По хорошо знакомой тропинке, отмеченной перерубленными лианами и маленькими, стоящими вдоль дороги деревцами, которые мы подрезали во время прежних экскурсий, мы скоро добрались до края ужасной «пайя Адье» — огромного болота, протянувшегося на десятки километров в длину и ширину.

У краев пайи Адье возвышаются крутые холмы, покрытые до самой вершины роскошным лесом, которого еще не коснулся топор человека, а местами в него не вступала даже быстрая нога туземца-малайца. Само болото является областью роскошной растительности, пленяющей взор разнообразием и красотой форм и красок. Но горе тому, кто осмелился углубиться в него: пайя — очаг смертельной лихорадки, а бесчисленные колючие растения рвут одежду и царапают кожу. Куда ни кинешь глаз, — всюду колючки. Вот красивый ротанг (индийский тростник) тянется от дерева к дереву, образуя нарядные фестоны. На нижней стороне его изящных листьев, напоминающих пальмовые ветви, сидят колючки, твердые, как сталь; красивый лист оканчивается длинным эластичным отростком, похожим на хлыст и усаженным с четырех сторон цепкими крючочками. Там и сям из влажной почвы торчат толстые листовидные черешки «клоби». Их длинные изящные листья также снабжены бесчисленными острыми, как иглы, колючками в палец длины. Хрупкие, как стекло, колючки эти, попав в тело, тотчас ломаются и причиняют болезненные гнойные нарывы.

Вдоль болота, в которое боятся заходить и животные, кроме носорога, пролегает дорога, с давних пор протоптанная слонами, ведущая прямо на север. С чисто человеческой смышленностью прокладывали эти великаны себе тропу в течение, может быть, тысячелетий, избегая как крутых холмов, так и вязкой обманчивой почвы пайи.

В продолжение многих часов двигаемся мы по этой тропе. Я и Мустафа идем впереди, а носильщики-малайцы следуют за нами на некотором расстоянии, распознавая дорогу по нашим следам и по зарубкам, которые я делаю при случае на деревьях парангом — тяжелым кривым малайским ножом. Хотя я усердно разыскиваю свежий след зверя, — у меня остается достаточно времени, чтобы любоваться дикой красотой природы.

Нас окружает непроходимая чаща тропического леса всевозможных цветов и оттенков. Из общей путаницы особенно эффектно выделяются огромные «марбы» с красноватыми стволами, темно-коричневые «меранти» и серебристо-белый «туаланг», обвитые бесчисленными лианами, которые перекидываются от ствола к стволу.

Целые стаи обезьян играют в вышине над нашими головами. В их числе есть и «поющие» обезьяны с блестящей черной шерстью, своеобразное пение которых далеко разносится под зеленым лиственным сводом, и светло-серые гиббоны, и обезьяны «ай-ай», оглашающие воздух пронзительными криками, которые переходят временами в невообразимый глухой рев.

Картины окружающей нас природы отличаются богатым разнообразием и полны движения. Солнце быстро и незаметно поднимается все выше и выше, и я удивляюсь, когда Мустафа говорит мне: «Туан, у нас есть с собой готовое кушанье», — деликатный намек на то, что пора обедать.

Отдохнув немного, мы опять трогаемся в путь. Короткий тропический день быстро проходит, пока мы неутомимо двигаемся к северу. Однако, следов носорога нигде не замечается.

Время проходит незаметно; вот уже четыре часа, вот пять часов, и нам пора позаботиться об устройстве ночлега. Скоро мы отыскиваем подходящее место для него. Оно находится неподалеку от воды и в то же время не слишком сыро. Удостоверившись, что на нас не могут обрушиться с высоты засохшие сучья, что вблизи нигде нет муравейника и, следовательно, все условия подходят для ночлега в первобытном лесу, мы приступаем к постройке «пондока», т.-е. шалаша из листьев.

Носильщики со вздохом облегчения положили наземь свою ношу и разошлись во все стороны на поиски строительного материала: им надо раздобыть длинных кольев для самого шалаша, широких листьев для крыши, тонкого тростника для скрепления постройки, смолы и сухого хвороста для костра.

Через полчаса наше первобытное пристанище готово; оно состоит только из наклонной крыши, устроенной с одной стороны, и спереди совершенно открыто. В речке мы наловили мелкой, но вкусной рыбы. Скоро запылал костер, а в котелке, подвешенном над огнем, весело закипел рис.

Ночь в первобытном лесу! Костер тихонько потрескивает; искры пляшут и кружатся огненными хороводами, исчезая в ночном мраке, окутывающем беспредельную зеленую сень. Дрожащие отблески падают на неподвижную листву и освещают ее мягким золотистым блеском. Все спит. Лишь время-от-времени кто-нибудь из спящих встает и подкидывает в огонь свежего хвороста.

На небе занимается заря. «Р-и-ианг!»— раздается в предутренней тишине резкое свиристенье рианга — тропического насекомого, — и при этом звуке в девственном лесу пробуждается жизнь. Остальной животный мир вторит ему на тысячу голосов, наполняя воздух аккордом разнообразных звуков.

В нашем уединенном пондоке также начинается движение. В то время, как малайцы приготовляют завтрак, состоящий из вареного риса, сушеной рыбы и чая, я спешу на реку, чтобы освежиться купаньем. В этот ранний утренний час вода в реке холодна, как лед, но глоток горячего чая быстро согревает кровь. Проходит еще четверть часа, и наш маленький караван снова отправляется в путь. Итти не совсем приятно, так как все кусты и трава обильно покрыты росой, и одежда наша насквозь промокает. Все мы радуемся поэтому, когда солнышко поднимается выше и высушивает ночную сырость.

Мы уже давно находимся в пути, подвигаясь по удобной слоновьей тропе, но все наши поиски остаются безуспешными, и потому мы решаем прейти прямо через пайю и пробраться до ближайшего «паматана», — возвышенной полосы земли, расположенной среди болота, — в надежде, что там, быть может, отыщутся следы носорога.