Яков Волчек - Карай (Проводник С.Р.С.)

Андрей безропотно вернулся к воротам и уложил Карая в тени ограды.

– Доктор, – начал он, вернувшись, – мне надо…

Старушка перебила его, брезгливо поджав губы:

– Наперед всего вам надо после собаки вымыть руки.

В умывальной комнате, выложенной по стенам белыми кафельными плитками, Андрей сказал, покрутив головой:

– Строгости у вас…

Вытирая руки мягким вафельным полотенцем, он попробовал было изложить свою просьбу, но старушка перебила его:

– Я знаю, что вам надо. Вы хотите повидать больного Мнацаканяна.

– Сторожа, – подтвердил Андрей, – деда Вахтанга.

– Он и есть Мнацаканян. Видеть его нельзя.

– То есть как это нельзя? – Андрей недоверчиво улыбнулся. – Это же нужно для розыска. Почему нельзя?

– По состоянию его здоровья.

Насладившись своей властью, старушка смилостивилась:

– Впрочем, можно будет доложить доктору.

– А вы кто? – удивился Андрей.

– Я здесь при другой должности, – весело сказала старушка. – Я уборщица.

Она легко поднялась по лестнице, но довольно долго не возвращалась. Наконец появилась совсем с другой стороны, подала Андрею белый халат. Конфузясь, Андрей завязал тесемки. По коридору, в котором пол был устлан коричневым линолеумом, а двери мерцали матовой белизной, он прошел в кабинет к доктору.

Доктор, молоденькая румяная девушка, улыбнулась, увидев, как неловко Андрей чувствует себя в больничном халате. Халат ему дали очень большой, и он боялся наступить на белоснежную полу тяжелым и пыльным солдатским сапогом.

– Вы, пожалуй, утомите мне больного, – озабоченно проговорила она. – Постарайтесь, чтобы ваша беседа была покороче. Вообще, я не разрешила бы вам беспокоить больного, но он сам сказал, что хочет с вами поговорить.

В палате, куда вошел Андрей, стояло несколько коек, но занятой оказалась только одна. Дед Вахтанг лежал у окна с туго перебинтованной головой. Возле него на белом табурете сидела Марьямик. Она тоже была в халате. Тяжелые черные волосы сплетались на затылке в клубок. Андрей обратил внимание, что глаза у нее молодые, ясные.

– Вы простите, пожалуйста… – Андрей смотрел туда, где из-под белых бинтов выступали полуприкрытые глаза и обросшие седой щетиной щеки деда Вахтанга. – Нехорошо беспокоить человека в таком состоянии. Но у меня выхода нет – надо узнать от вас какие-нибудь подробности насчет ограбления. Сможете ли вы дать ответ на несколько вопросов?

– Молодой, – хрипло сказал дед Вахтанг, – посмотри в окно. Что ты там видишь?

Андрей обернулся. Из окна был виден дальний берег реки и пещеры, выбитые в скалах.

– Вон в этой пещере, третьей справа, – по-прежнему хрипло говорил дед Вахтанг, – там я родился, прожил половину жизни. Теперь там никто не живет. Бывало, я смотрел из той пещеры на этот берег и думал: что здесь будет через сто лет? Эх, думал, мне до хорошего не дожить! Но дожил, дожил. Увидел дом, в котором живет Марьямик. И сам живу в хорошем доме. И лечат меня теперь в хорошей больнице… Так вот, молодой офицер, – торжественно сказал дед Вахтанг, – если человека переселили из пещеры в дом, он не будет пакостить в своем доме. Это я говорю тебе, потому что ты меня не знаешь и чтобы ты поверил в мою честность.

– Что вы, дедушка! – Андрей смутился и быстро-быстро заморгал глазами, стараясь не встретиться взглядом с Марьямик.

Та неподвижно и строго сидела на табурете.

– Теперь, офицер, спрашивай, что тебе нужно. И быстрее: я устал.

– Да вы просто расскажите, дедушка, как все это произошло. Может, вы что-нибудь слышали, кого-нибудь видели?

Сторож махнул своей высохшей рукой. Никого он не видел, ничего не слышал. Сидел на крылечке. Внезапно почувствовал удар. Больше ничего не помнит.

– Видно, хотели убить! – сердито сказал он. – Но нас, Мнацаканянов, с одного удара в гроб не укладывают!

– Сколько приблизительно было времени, когда вас ударили?

Дед Вахтанг задумался.

– Пожалуй, часа три ночи. Петухи еще не пели.

– Попробуйте припомнить, дедушка, не было ли света в каком-нибудь доме? Может, везде было темно – и вдруг среди ночи зажегся свет в каком-нибудь окошке?

– Нет, молодой, – с сожалением проговорил старик, – ничем не могу тебе помочь. Не было этого.

– Ладно, дедушка. – Андрей, по привычке, поднес руку к козырьку, чтоб попрощаться, но фуражки на нем не было, и он опустил руку. – Поправляйтесь скорее!

Он вышел в коридор, заглянул в кабинет, поблагодарил врача и спустился вниз. Услышав за спиной шаги, он остановился и обернулся. Его догоняла Марьямик.

– Мне доктор сказала, что я могу спокойно ехать в Москву. Теперь я у вас хочу спросить: могу я спокойно ехать в Москву?

Она стояла двумя ступеньками выше, и Андрею неудобно было так разговаривать. Он жестом пригласил ее сойти. Но Марьямик осталась стоять на своем месте.

– Тяжелая у вас работа, – сказала она с холодной усмешкой, – подозревать хороших людей, чтоб только выискать плохих…

Белый халат распахнулся, Андрей увидел у нее на груди Золотую Звезду Героя.

– Да, есть работа и получше моей, – с достоинством признал он, – только мне вот моя нравится. В определенном смысле и я «ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный…» – Андрею вдруг стало неловко: не ко времени вырвались любимые строки. – Это так у Маяковского, – смущенно объяснил он.

– Ну и что? – пренебрежительно сказала Марьямик. – При чем тут эти стихи?

Андрей усмехнулся:

– Я полагал, что будет понятно… Я тоже, знаете ли, делаю всякую черную работу, чтобы моим согражданам жилось почище, получше…

Андрей снова поднял было руку к козырьку, но вспомнил, что он все еще без фуражки.

– А в Москву вы можете ехать с легким сердцем.

И пошел из больницы.

– Постойте! – негромко позвала Марьямик. Теперь она весело глядела на Андрея своими ясными глазами. – Хоть бы счастливого пути пожелали, товарищ лейтенант!

Андрей кивнул ей головой. Ну что ж, счастливого пути! С сурово сведенными бровями он вышел на улицу.

У ограды его поджидал посыльный из сельсовета, который сообщил, что лейтенанта милиции просят прийти в дом к Микаэлу.

Каменный опрятный домик, принадлежащий Микаэлу, стоял в сотне шагов от магазина и был словно стеной прикрыт фруктовыми деревьями. Андрей так устал, что с трудом прошел это пустяковое расстояние.

Среди деревьев на траве лежал толстый ковер с цветными узорами, на нем дымилось огромное фаянсовое блюдо с бараньей долмой, грудой были насыпаны абрикосы, а в ведре холодной воды плавал, охлаждаясь, кувшин с вином. По краям ковра, поджав ноги, сидели председатель сельсовета, Микаэл и представитель районного отделения милиции, то и дело бросавший кости своей серой овчарке. Женщины на ковер не допускались – они только обслуживали обедающих.