Джеймс Кервуд - Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца

Эта мысль взволновала его так, как ничто в мире не волновало его прежде. В первый раз он ощутил огромную разницу между охотником и предметом охоты, между человеком, который играет в жизнь и смерть в одиночку, на свой страх и риск, и тем, кто играет в эту игру, опираясь на поддержку Закона со всей его могучей силой и властью. Охота — захватывающее занятие, но быть тем, на кого охотятся, — ощущение более волнующее. Каждый крохотный нерв в теле Кента трепетал от напряжения. Разнообразные мысли, отличные от прежних, теснились в его голове. Он был зверем, загнанным в тупик. А охотились за ним теперь другие.

Кент снова подошел к окну и, облокотившись на подоконник, выглянул наружу. Он смотрел на лес и видел его новыми глазами. Отблеск медленно текущей реки имел для него теперь новый, сокровенный смысл, которого прежде он никогда не замечал. Если бы доктор Кардиган увидел его сейчас, он бы поклялся, что лихорадка снова вернулась к его пациенту. В глазах Кента светился дремотный, мечтательный огонек. Лицо пылало. В эти минуты Кент не думал о смерти. Он не думал о железных решетках тюрьмы. Кровь его пульсировала исключительно под воздействием взволновавшего его предвидения Великого Приключения, которое лежало перед ним. Он, лучший охотник за двуногой дичью на всей двухтысячемильной территории обширных лесных пространств, сам победит любого охотника, который вздумает охотиться за ним! Охотничий пес превратился в лису, и эта лиса отлично знает все уловки как охотника, так и добычи. Он победит! Широкий мир поманил его, и он проберется к самому сердцу этого мира. В его памяти уже мелькали места, где он сможет навсегда обрести безопасность и свободу. Ни один человек среди жителей бескрайних Северных территорий не знал всех их потаенных и укромных уголков так, как знал их он, — не отмеченные на карте и неисследованные места, далекие и таинственные белые пятна terrae incognitae [6] Земля неизвестная (лат.). , где солнце всходит и заходит без санкции Закона, и Создатель смеется так же беспечно, как и в те дни, когда доисторические чудовища объедали листья с верхушек деревьев, которые по высоте не превосходили их самих. Выбраться из окна, достаточно окрепнуть для длительного путешествия — и Закон может потом искать его хоть сотню лет без всякой для себя пользы!

Не пустое хвастовство и не напускная бравада возбуждали в Кенте эти мысли. Они не были также вызваны паникой или нездоровым нервным перевозбуждением. Кент трезво прикидывал и оценивал все идеи по мере того, как они приходили ему в голову. Он спустится вниз по реке, по направлению к Полярному кругу. И он разыщет Маретт Рэдиссон. Именно так! Пусть даже она живет в барачных постройках Форт–Симпсона, он все равно найдет ее! А что потом? Этот вопрос затмил все остальные проблемы в его сознании. Впрочем, ответов на него у Кента было великое множество.

Понимая, что если его увидят на ногах, то результаты могут серьезно повредить его замыслам, Кент вернулся в постель. Румянец от перенесенного нервного и физического напряжения все еще сохранялся на его щеках, когда полчаса спустя к нему пришел доктор Кардиган.

В течение последующих нескольких минут Кенту удалось воздействовать на душевное спокойствие доктора более успешно, чем за все предшествовавшие сутки. Кент уверял хирурга, что, в конечном счете, чем он больше думает о его пресловутой врачебной ошибке, тем чувствует себя счастливее. Сначала известие о том, что он останется в живых, вводило его в панику, и он это признавал. Но теперь вся история видится ему в совершенно ином свете. Как только он достаточно окрепнет, он начнет искать подтверждения своего алиби, и совершенно уверен, что сумеет доказать свою непричастность к убийству Джона Баркли. Да, он признавал неизбежность десятилетнего заключения в Эдмонтонской тюрьме. Но что такое десять лет по сравнению с перспективой провести вечность под могильным дерном? Кент едва не вывихнул руку Кардигану, сердечно пожимая ее. Он благодарил доктора за великолепный уход, который тот ему обеспечил. Ведь не кто иной, как он, Кардиган, спас его от могилы, заявил счастливый пациент, и Кардиган буквально помолодел у него на глазах.

— Я думал, вы иначе отнесетесь к этому, Кент, — сказал доктор, облегченно вздохнув. — Бог мой, когда я понял, что совершил ошибку…

— … Вы вообразили, будто передаете меня в руки палача, — засмеялся Кент. — Конечно, я не стал бы выступать со своими признаниями, старина, если бы не ставил вас где–то рядом со Всемогущим Богом, когда речь заходит о решении вопроса, жить ли человеку или умереть. Но мы все совершаем ошибки. Сколько я их натворил! И нечего вам извиняться. Может, в будущем, когда я стану отбывать каникулы в Эдмонтоне, вы согласитесь время от времени присылать мне коробку хороших сигар, а иногда и навещать меня, чтобы вместе покурить и поболтать о том, что нового на реке. Только боюсь, старый дружище, что я еще немного обеспокою вас здесь. Как–то мне не по себе сегодня, словно внутри у меня не все в порядке. Вот будет потеха, если какое–нибудь новое осложнение свалится на меня и снова нас одурачит, верно?

Кент отлично видел, какое впечатление он произвел на Кардигана. Снова его вера в психологию разума нашла свое абсолютное подтверждение. Кардиган, неожиданно вознесенный из трясины депрессии и уныния на гребень волны благодарностей тем же человеком, от которого он ожидал одних лишь проклятий, стал с этой минуты благодаря естественному душевному порыву самым горячим и преданным сторонником своего пациента. Когда наконец он покинул комнату, Кент в глубине души был вполне удовлетворен результатами врачебного осмотра. Ибо Кардиган сказал, что должно пройти некоторое время, прежде чем Кент достаточно окрепнет, чтобы встать на ноги.

Мерсер не появлялся весь остаток дня. Кардиган лично принес Кенту обед и ужин и помог ему перед отходом ко сну. Кент попросил, чтобы его больше не тревожили, сославшись на усталость и дурное самочувствие. У его двери снаружи теперь день и ночь дежурил полицейский.

Кардиган недовольно поморщился, когда делился с Кентом этой новостью. Прибегать к таким глупым мерам предосторожности было явной нелепостью со стороны Кедсти. Но он, доктор Кардиган, выдаст охраннику туфли на резиновой подошве и распорядится не шуметь и не издавать громких звуков, чтобы не тревожить пациента. Кент поблагодарил доктора и проводил его торжествующей улыбкой.

Он подождал, пока время на его часах подошло к десяти, прежде чем начать упражнения, которые он себе прописал. Бесшумно он скатился с кровати. На сей раз, когда он поднялся на ноги, ощущение тошноты и головокружения отсутствовало. Голова была совершенно ясная, как стеклышко. Кент принялся экспериментировать, делая глубокие вдохи и напрягая мышцы груди.