Николай Муханов - Мир приключений, 1924 № 03

В избытке нахлынувшего чувства, Кэн бросился к старикам, готовый задушить их в своих объятиях.

— Милый отец, мы с вами можем умереть спокойно. Наше назначение на сей планете выполнено! Пусть, кто может сделает больше, продолжает начатое нами дело раскрепощения человеческого гения от пут стихийной космической силы!

— Умирать? — весело воскликнул Роне Оро-Бер. — Я еще не собираюсь умирать. Мы еще поживем, мой славный Кэн! Как только восстановится несколько спокойствие на Марсе, наш Нооме отправится в свою лабораторию, чтобы продолжать замечательные работы над великой проблемой преодоления распада тканей живых организмов. Я горячо верю в гений нашего друга и пророчу ему небывалый успех.

— Да, кстати о Марсе. Метр Эре, возьмите на себя труд люксографировать революционному правительству о том, что всякая опасность для них миновала. А астрономам Марса предложите усилить их наблюдения над вашей крестницей и высчитать поточнее степень отклонения ее направления. По указанию моего автометрона, это в данную секунду равняется… — Кэн взглянул на аппарат. — равняется… ого! Уже 240 тысячам километров.

Когда тело Лейяниты отправляли на Марс, Атлантида сверкала, вся залитая лучами солнца. Тысячи машин торопливо чертили воздушное пространство. Обычная деловая жизнь федерации Земли давно уже шла своим порядком. О недавней страшной войне ничто не напоминало. Все разрушения, произведенные борьбой, были восстановлены. Человечество на некоторое время вновь обеспечило себе возможность пользоваться плодами мирной культуры и двигать прогресс по пути его дальнейшего совершенствования.

Паника марсиан, вызванная приближением кометы, улеглась. Эреида, миновав благополучно орбиту Марса, с головокружительной быстротой неслась далее. Кэн Роне время от времени подходил к своей изумительной машине и слегка изменял направление случайной гостьи, оберегая планеты системы от опасности познакомиться с ее зловредным хвостом.

Гений человечества торжествовал. Народы Земли и Марса подготовляли праздник всемирного чествования Человеческого Гения в лице того, кто сумел подчинить своей власти судьбы миров.

Кэн Роне слегка морщился от предстоящего ему сомнительного удовольствия…

Рассказ Р. Хитченса

С англ. пер. Марианны Матвеевой

Иллюстрации П. Василенко

В скитании по свету наберется много безделушек, ценность которых заключается в том, что они напоминают нам давно забытое. Разбирая перед поездкой за границу свой письменный стол, я нашел в одном из его ящиков ежовую лапку на потускневшей серебряной цепочке. Я добыл ее в Сахаре и с ней была связана следующая история.

В пустыне Сахары пользовался большим влиянием тамацинский марабут— мусульманский священник — Эль-Айд-Бен-Али-Тиджани. Слава о нем гремит от Туниса и Алжира до севера и юга Африки и даже до страны туарегов. Живет он в доме, в котором собрано много европейских вещей: часов, музыкальных ящиков, различных столиков, диванов и кресел. Ему прислуживает много раболепных слуг и льстивых жен. Почитатели забрасывают его подарками: верблюдами, нагруженными зерном, ослами, сгибающимися под тяжестью мешков с серебряными вещами; страусовыми перьями, благовонными маслами, голубями и стройными сернами. Жирное тело марабута было окутано шелками цвета увядшей зелени.

И вот этот марабут благословил однажды ежовую лапку, которой теперь владею я, и наделил ее чудесными целебными свойствами. Он сказал, что от прикосновения этой лапки будут исчезать все болезни, постигшие женщину. Он дал ее одному благочестивому мусульманину, получил за нее много ценных вещей и позабыл о ней.

Прошло некоторое время и эта лапка попала к Халиме-танцовщице из Тулу рты. Трудно объяснить, как это случилось, но благочестивые люди в погоне за наслаждениями часто жертвуют своими священными реликвиями. Халима была молода и прекрасна. Улыбаясь своими большими черными глазами, с золотым обручем на голове, украшенным перьями, она танцовала восточные танцы. Ее красота и искусство, с каким она исполняла танец «рук» и «обмирания», доставляли много тревог и страданий женам правоверных.

Однажды Халима вышла танцовать с этой ежовой лапкой, висевшей на поясе, горевшем тысячами ярких огней. Ее поступок вызвал в городе страшное возмущение. Всем жителям было известно, что великий марабут благословил эту лапку. Показывая ее подругам, Халима с гордостью заявляла, что владеет вещью, которая дороже драгоценных рубинов, багдадских ковров и тканей, расшитых шелками. Танцовщицы с алчной завистью смотрели на эту лапку своими прекрасными черными, как ночь, глазами, и благоговейно протягивали к ней свои разрисованные руки. Народ роптал, что подобная вещь находится в руках презренной танцовщицы, бесстыдно показывающей свое лицо жандармам и зуавам.

Только один Бен-Абид презрительно улыбнулся, когда услышал эту новость. Он служил певцом при кофейне курильщиков гашиша, был развитее других и симпатизировал европейцам. Почти каждый вечер, легко перебирая струны гитары, он пел песню о прекрасной Делии, курильщики подтягивали ему, а юноша Ларби в куртке зуава, в коротенькой юбочке, танцовал и кружился точно видение из волшебной сказки.

— Если Халима заболеет, — улыбаясь сказал Бен-Абид, обнаруживая в улыбке ряд ослепительных зубов, — она все равно умрет — лапка ее не спасет.

Мальчик из кофейни сейчас же побежал в город и все там рассказал.

Халима пришла в бешенство, услыхав это. Сомнение в чудесных свойствах ее лапки потрясло ее душу. Она вышла на террасу кафе, около которой под горячим солнцем сидели зуавы и играли в кости, и стала проклинать Бен-Абида. Она назвала его отродьем скорпиона и молила Аллаха наказать всех его родных, не пощадив даже его бабушку.

— Пусть он придет, — кричала она — этот верблюжий сын, и я плюну ему в глаза!

Зуавы и танцовщицы смеялись, но в смехе последних было много злорадства: в Сахаре женщины не прощают превосходства одной над другими.

В Тупурте все сплетни передаются из дома в дом с такой же быстротой, как песчинки, разносимые ветром. Через час Бен-Абид, узнав о том, что Халима прокляла его бабушку, а его назвала скорпионьим отродьем, спокойно сказал, что сегодня придет к ней. И как только на землю спустились сумерки, Бен-Абид, закутавшись в бурнус, тихо вышел из кофейни. Он пошел к одному человеку, живущему в квартале негров, по имени Садок. Садок был худ, как высохшая мумия, и желт, как пергамент. Он был известен тем, что глотал живых скорпионов. На стук Бен-Абида из двери вышел полуголый, всклокоченный Садок.