Антон Ульянский - Мир приключений, 1925 № 03

Инженер Матью, бледный, утративший свою солидность и спокойный вид, радостно крича, бежал к аппарату, где, не выпуская рычагов из рук, сидел Бэзиль Лешоу.

Он был в глубоком обмороке.

Публика давно разошлась с аэродрома. Около конторы видна кучка людей, оживленно жестикулирующих: это кредиторы Лешоу. Он сам сидит вдвоем с инженером Матью в конторе. Матью передал ему пачку денег и жмет руку.

— Все блестяще… вы не растерялись, вы спасли себе жизнь и мне репутацию. Я буду рад видеть вас постоянным моим сотрудником. О! Работы много впереди!..

Курьер просунул голову в дверь и пропищал:

— Письмо мистеру Лешоу…

Матью предупредительно передает записку: «жду у Мени Ломм». Это — Ирэн.

Лешоу слабо улыбается. У него странное состояние ужасной усталости: вот лег бы сейчас и спал долго, долго, и чтобы снов не было, а так — нирвана, небытие.

А Матью что-то говорит, а за дверью ждут кредиторы, корреспонденты пяти газет, а у старой Мени Ломм ждет Ирэн, милая Ирэн.

Нужно было выйти из этого состояния безразличия и не было сил. Помог случай: в дверь просунулась голова курьера, и он пропищал:

— Господа, ожидающие мистера Лешоу, просят напомнить о себе. Они беспокоятся.

Лешоу вздрогнул, как от удара: они беспокоятся, они боятся, что я удеру через окно с этими деньгами, купленными такой ценой. Они беспокоятся? Ну, пусть побеспокоются побольше! Он вскочил и заходил по комнате. Перед ним промелькнула его жизнь последнего года: как он нуждался, а его преследовали, сделали адом его жизнь. Кончено! У него теперь деньги здесь, с ним, в кармане. С ними он начнет работать. И только из дела он уплатит долги, не раньше. А пока — ни копейки, ни гроша; они теперь замолчат, они знают, что получат свое. А теперь — к чорту, ни гроша! Он чувствовал неубедительность этих внутренних доводов и тем более раздражался. Он возьмет деньги, поедет сейчас к Ирэн, покажет ей все, а потом он будет работать и уплатит долги. И чтоб не думали, что он так жаден до денег, он завтра поедет в клуб, пусть увидят, как играет Бэзиль Лешоу. А сейчас отдать эти деньги, цену его жизни — он не может, не может. Пусть его судят, вешают, этих денег он отдать не может.

Матью, тревожно следивший за Лешоу, спросил:

— Мой друг, может быть, я могу вам чем-нибудь быть полезным?

Лешоу круто обернулся:

— Да. Вы можете очень выручить меня. Скажите… там… этим господам, моим кредиторам, чтобы они… убирались к чорту. Да… да, — подтвердил он, заметив недоумевающий вид Матью, — скажите, что сейчас я не в силах говорить. Ha-днях каждый получит свое.

Он проводил глазами Матью и стал одеваться. Образ Ирэн побледнел, и перед глазами носились маленькие кусочки картона, мягко падающие на зеленое поле.

А у подъезда медленно расходилась кучка людей, огорошенных, разочарованных, оскорбленных.

И еще больше усилило общее раздражение фраза старого Натаниэльсона:

— Я говорил, что для нас было бы выгоднее, если бы он разбился!..

Рассказ Бен Еймес Вилльямс

С английского пер. Ф. Ньютона

Брейд работал с медлительной кропотливостью. У него были способности к механике и всякие подобные приспособления всегда интересовали его. Лиса повадилась красть у него кур, и он теперь прилаживал к ружью особую пружину, чтоб убить хищницу.

Первое похищение было совершено несколько дней тому назад. В продолжение дня куры разгуливали в маленьком дворике, огороженном проволокой, а на ночь уходили, по обыкновению, в курятник. Брейд никогда не утруждал себя их запирать. Но, однажды, утром, он заметил отверстие между проволоками, а также нашел несколько белых перьев и следы лисицы на мягкой земле загона. Одна из его кур исчезла.

Эту ночь и следующую он, перед тем, как пойти спать, вышел и запер дверь курятника, но там у двери не было порога, и, несколько дней спустя, он обнаружил снова, что лиса побывала во дворе, прорыла себе дорогу под дверью и похитила еще курицу. Брейд окопал дверь, сделав толстую насыпь. В курятнике имелось окно, но Брейду но пришло в голову позаботиться о том, чтоб оно было закрыто. Окно было в трех — четырех футах от земли. Оно висело на петлях и открывалось сверху вниз. Спустя некоторое время, мародер вернулся снова, толкнул окно, спустился на ящики, служащие гнездами, и задавил третью курицу. На счастье лисицы, окно не закрылось плотно; она была в состоянии поднять его носом и удрать.

Брейд по натуре был человек кроткий, и он подумал, что лисе, вероятно, было трудно кормить своих детенышей. Но он решил все-таки отомстить ей за своих кур. На чердаке валялось старое одноствольное охотничье ружье, не бывшее в употреблении многие года. Дуло треснуло от набившегося в него снега. Брейд вытащил его, и с помощью маленькой пилки отрезал зазубренный конец. Он нашел, что курок заржавел, и принялся очищать его напильником и маслом, пока он не стал действовать свободно, а также вычистил затравочный стержень, куда клались пистоны; и затем снес в курятник ружье, молоток, пилу, гвозди и кусок доски и прикрепил ружье поперек двух пометов против окна, так чтоб оно находилось против входа на расстоянии десяти шагов. Ружье осталось пока не заряженным. В своем разнообразном хламе он нашел два маленькие металлические блока, части механизма большого сундука-ледника, который он сделал для своей покойной жены. Эти блоки он утвердил: один за прикладом ружья, а другой под окном. Веревку от удочки он, привязав к курку, пропустил через один блок, поперек сарайчика, и через второй затем укрепил ее к нижней части оконной рамы.

На это все ушло не мало времени, но Брейд не торопился. Высокий, худой, медлительный, он никогда не торс пился; медленно говорил, медленно мыслил, медленно действовал. Когда его несложный аппарат был укреплен, сделал пробу; взведя курок, он потянул окно внутрь, будто кто-либо толкнул его снаружи. Веревка натянулась, курок щелкнул, молоток упал.

Довольный результатом, Брейд зарядил ружье черным порохом. Даже на таком коротком расстоянии заряд должен был засыпать всю нижнюю половину окна; дробь должна была пробить старые досчатые стены.