Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

По завершении чтения этого репортажа и комментария к нему, здравый смысл и знание политических хитросплетений подсказали Руперту, что, по всей видимости, он конченый человек. Нет, на обвинения в том, что он де позволил себе увлечься некой местной жительницей, у него нашелся бы ответ, однако невозможно было отрицать, что злосчастное присутствие Бахиты и Меа в его караване явилось прямой причиной провала порученной ему миссии, не говоря уже о том, что потом он несколько месяцев пребывал у них в качестве гостя. Но кроме этих деталей главную, сокрушительную роль играл тот факт, что он, тот, от кого ожидали успеха, полностью провалил порученное ему дело, и тем самым подставил тех, кто его ему поручил, под огонь критики и малоприятных инсинуаций. И наконец, то обстоятельство, что теперь он был безнадежным калекой, послужит благовидным предлогом, чтобы окончательно списать его со счетов.

Он настолько был убежден в безнадежном характере своего положения, что даже не стал предлагать египетскому правительству никаких оправданий. Ему казалось, что его единственный шанс заключается в том, чтобы убедить в своей невиновности лондонское начальство, чтобы оно распорядилось провести в Египте местное расследование. Кроме того, ему не терпелось вернуться домой, хотя он и знал: стоит поднять этот вопрос в Каире, как он застрянет там на многие месяцы, более того, на время расследования может попасть под арест.

Путешествие Руперта через пустыню было долгим, однако обошлось без всяких неприятностей или опасностей, ибо их караван обошел орды Османа Динги стороной, двигаясь через местность, практически безлюдную, и встретив на своем пути лишь нескольких туземцев и ни одного белого. Что касается самого Руперта, то он перенес переход через пустыню довольно легко, поскольку после того, как караван вышел из окрестностей Тамы, он, к своему удивлению, обнаружил, что Меа снабдила его охраной численностью в двадцать человек своих лучших воинов, которые также везли палатку и внушительные запасы провианта. Руперт велел им вернуться, однако они отказались, сказав, что им было приказано ехать вместе с ним до Красного моря, в качестве охраны пса Анубиса, который увязался вслед за Рупертом, когда тот вышел из города, с тем, чтобы, дойдя до воды, они благополучно вернули пса назад в Таму. Затем, поняв, какова была цель этой хитрой восточной уловки с псом, а также опасаясь обидеть своим упрямством чувства Меа, Руперт согласился на то, чтобы воины сопровождали его до моря. Был в этом и свой плюс: на протяжении всего перехода с ним обращались как с особо важной персоной.

Наконец они достигли небольшого порта на Красном море, откуда пилигримы в Мекку должны были отправиться морем в Суэц, и, на счастье Руперта, там стоял углевоз, пополнявший запасы пресной воды. На его борт и взошел Руперт вместе с пилигримами, выдав себя за одного из них, ибо капитан углевоза был рад немного заработать на пассажирах. Последним напоминанием о пустыне стало его расставание со своей свитой. Поцеловав ему руку и с достоинством произнеся слова прощания, воины Тамы повернули своих верблюдов назад, к дому. Несчастный Анубис, несмотря на вой и попытки вырваться, был посажен в корзину, которую, в свою очередь, крепко-накрепко привязали к боку одного из верблюдов. Впрочем, нет, не последним, ибо когда лодка гребла к пароходу, стоявшему на расстоянии от берега, она миновала длинную песчаную косу, служившую защитой для мелководной гавани. Внезапно с мыса косы донеслась дикая, печальная музыка, звуки дудок и барабанов. Руперт мгновенно ее узнал. Это была та же самая музыка, какую он слышал, когда ехал с Бахитой и Меа из Абу-Симбела, музыка бродячих музыкантов, тех самых, что отказались взять бакшиш.

Сейчас, когда утренний туман рассеялся, он сумел их рассмотреть, сидевших на корточках на песке ярдах в двадцати от их углевоза. Пять замотанных по самые макушки фигур: трое дули в дудки, двое, устроившись напротив, отбивали ритм на барабанах. Как и в первый раз, они, казалось, не обращали никакого внимания на проплывавшее мимо судно, разве что их музыка сделалась громче и пронзительнее. Английский матрос крикнул им, чтобы они прекратили играть похоронный марш и вместо этого исполнили что-то веселое, но они даже не подняли голов. В свою очередь матрос заявил, что это весьма странный способ зарабатывать себе на хлеб, играя для птиц и рыб, и, повернувшись к рулю, перестал о них думать. Но даже на борту корабля их меланхолическая музыка была по-прежнему слышна, долетая по воде, хотя сами музыканты были скрыты туманной дымкой. Более того, когда Руперт в старой газете, которую он нашел в палубной каюте, читал отчет о дебатах в палате общин, до него, постепенно стихнув вдали, донеслись последние их звуки.

В Суэце пилигримы сошли на берег, но поскольку лично Руперта судно вполне устраивало, а плата, которую потребовал с него капитан, проделала лишь скромную дыру в его ста фунтах, он признался, что никакой он не пилигрим, а англичанин и купил каюту до Лондона. И вот Лондон уже маячил вдали, под этим темным массивным облаком, и… что ждет его там? Он не стал отправлять домой телеграмм ни из Суэца, ни из Порт-Саида. Ему казалось, что телеграммой все равно ничего не объяснить, да и зачем, если это тотчас станет достоянием прессы? Его считали погибшим. По крайней мере, так явствовало из газеты, так что вряд ли кто-то еще больше опечалится, когда, спустя еще несколько дней выяснится, что он, – или какая-то его часть, – все еще жив. Он страстно мечтал поскорее увидеть Эдит. Днем и ночью он думал о ней, грезя о том, с какой любовью и состраданием она встретит его.

Увы, время от времени его посещали сомнения, ибо Эдит любила успех, он же являл собой откровенного неудачника, чьи несчастья теперь свалятся и на нее. Сможет ли он быть тем же самым Рупертом Уллершоу, который девять месяцев назад покинул вокзал Черинг-Кросс – богатый, знаменитый, избранный для важной миссии, с великой карьерой в будущем? Нет, конечно, это был он, но все эти вещи покинули его. Как и его тело, его будущее было безвозвратно изуродовано, а его настоящее – почти позорно. Ему ничего не осталось, кроме любви жены.

Он утешал себя. Она наверняка одарит его любовью. В природе женщин проявлять неожиданные качества, когда с их близкими и дорогими людьми случаются несчастья. Нет, по этому поводу он может не терзать себя сомнениями, но ведь были и иные случаи.

Должен ли он сообщить Эдит жуткую тайну ее рождения, которая все эти томительные месяцы преследовала его словно навязчивый кошмар? Рано или поздно это придется сделать. Он также должен встретиться с лордом Дэвеном, и если да, то что он скажет ему при встрече? Затем Эдит, безусловно, захочет узнать правду про туземную женщину. Собственно говоря, ее право узнать эту историю во всех подробностях. Нет, в истории этой нет ничего постыдного. Меа – всего лишь его дорогой друг. Более того, последнее время он почти о ней не думал, так как его мысли были заняты другими вещами. И все же ему казалось, что история их отношений, если рассказать ее так, как она случилась, – а иначе он просто не мог, – была открыта самым разным истолкованиям, как и тот факт, что он сопровождал ее и ее тетку через пустыню.