Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

И Бахита ушла, полная своих мыслей, и приказала эмирам составить свиту из сотни вооруженных копьями воинов, ибо в их хозяйку вселился дьявол, и она не знает, куда это ее приведет. Эмиры возроптали, так как их внимания требовали поля, и спросили, нельзя ли на время отогнать этого дьявола прочь, на что Бахита ответила им так веско, что не успело на следующее утро взойти солнце, как сто конных воинов были уже готовы.

Вместе с Меа они поскакали ко входу в Черный Перевал и встали там лагерем. Весь следующий день Меа всматривалась в пустыню, в которой, кстати, действительно росли редкие цветы. Капитаны ее свиты, опечаленные тем, что их поля зарастают сорняками, спросили, нельзя ли им следующим утром вернуться домой, на что Меа ответила «нет», ибо воздух пустыни благотворно влияет на ее здоровье. На следующий вечер они повторили свой вопрос, и вновь она сказала им «нет». Благодаря воздуху пустыни ее здоровье почти полностью восстановилось, но если они желают уехать домой, пусть уезжают, а она останется здесь. На что они ответили отказом, сказав, что если урожай на их полях пострадает, то это, конечно, плохо, но гораздо хуже, если что-то случится с ней, их повелительницей. В таком случае они запятнают себя позором, и даже собственные жены откажутся иметь с ними дело.

Наступил еще один вечер, как вдруг в свете лучей заходящего солнца вдали появился всадник, сидящий верхом на усталом верблюде. На этой обширной, пустынной равнине, на горизонте которой он маячил, он казался на редкость одиноким.

– Кто этот человек? – спросила Меа у Бахиты странным голосом.

– Наверно, бедуинский вождь, шпион Халифы. Откуда мне знать, кто он такой. Пусть твои воины скачут ему навстречу и выяснят.

– Нет, – ответила Меа. – Мы подождем здесь и посмотрим, что станет делать этот вождь. Пусть воины спрячутся и будут готовы напасть на него.

Вождь или шпион продолжал приближаться к ним. Вскоре его верблюд, похоже, окончательно охромел, и он был вынужден сделать остановку среди скудных зарослей кустарника в полумиле от входа на перевал.

– Ночь сегодня безлунная, так что он просидит там до самого утра, – сказала Бахита, – в темноте его будет гораздо легче поймать.

Ночь опустилась быстро.

– А теперь, – сказала Меа, – приведи пятерых воинов, и пойдем схватим этого шпиона. Анубис, иди сюда, мой песик, мы собираемся схватить шпиона и хромого верблюда, поэтому будь добр, не лай, иначе ты выдашь нас ему.

И они поскакали сквозь ночной мрак, а когда были совсем близко к зарослям кустарника, то спешились и двинулись дальше пешком. Меа вела Анубиса на поводке. Один из воинов, шедший чуть впереди, вернулся и доложил, что шпион развел небольшой костер и повесил над ним чайник, чтобы вскипятить воды. А еще он сидит спиной к огню и при его свете читает какую-то книгу, что, по мнению воина, для шпиона довольно странно.

Меа выслушала его, но ничего не сказала. Ветер дул в их сторону, и теперь Анубис принялся нюхать воздух и заволновался. То ли нарочно, то ли случайно, Меа отпустила один конец сплетенного из травы поводка, на котором она вела пса. Почувствовав свободу, тот со всех ног бросился в кусты, откуда вскоре раздался радостный лай, а также низкий мужской голос.

– Пес совсем не зол, – заметила Бахита.

Меа посмотрела на нее сияющим взглядом, а потом, еще быстрее, чем пес, тоже бросилась вперед, жестом велев воинам оставаться на месте, ибо теперь она знала правду, Бахита устремилась за ней следом и вот что вскоре она увидела. На земле сидел мужчина в арабских одеждах, а рядом с ним лежала книга, а неподалеку пасся охромевший верблюд. На руках у мужчины, заливаясь радостным лаем и так и норовя лизнуть в любую часть его лица, до которой он только мог дотянуться, сидел Анубис, а в тени кустов, пока еще не замеченная странником, сияя восторгом, стояла Меа. Словно греза или призрак, она неслышно вышла из тени и встала между незнакомцем и костром. Почувствовав, что тот больше не греет ему спину, мужчина прекратил гладить пса и обернулся, пытаясь разглядеть, кто стоит за ним, потому что на нее не падал свет. И тогда Меа заговорила своим бархатистым, исполненным любви голосом, который Руперт узнал бы среди тысячи женских голосов. Заговорила на своем забавном, ломаном английском.

– Руперт-бей узнал этого скверного пса Анубиса, который убежал к нему от своей хозяйки, а его хозяйку, Меа, он не узнает.

В следующий миг случился великий переполох. Бедный Анубис скатился с колен Руперта прямо в костер, где обжег себе хвост и теперь, жалобно скуля, лизал его, по прежнему преданно глядя на своего бывшего хозяина. Тот схватил костыль и пытался подняться с земли. Наконец он встал и протянул руки, но затем, как будто что-то вспомнив, вновь опустил, правой рукой схватил руку Меа, прижал ее сначала ко лбу, а потом к губам.

– Какой, однако, болван, – проворчала себе под нос Бахита, – целовать ей пальцы, когда он мог поцеловать ее лицо. Я всегда считала, что эти белые люди безумцы, но этот бей еще и святой. Бедная Меа, это надо же, влюбиться в праведника! Лично я предпочла бы грешника.

Тем временем Меа вернула приветствие «праведника» тем, что поцеловала его пальцы, а про себя подумала: «Та женщина с белоснежным лицом и сапфировыми глазами дурно с ним обошлась. Возможно, это нехорошо, но я желаю ей смерти, потому что тогда он будет не только меня любить, но и открыто в этом признается».

– Ты вернулся! – воскликнула она по-арабски. – О, мой повелитель! Разве я не говорила тебе, что мы встретимся снова, разве я не чувствовала, как ты с каждым днем все ближе ко мне, и потому оторвала моих воинов от их садов и просидела здесь все три последних дня?

– Да, Тама, я вернулся, – ответил он чуть дрогнувшим голосом.

– И это все, что ты хочешь сказать? – удивилась она, с сомнением и на лице, и в голосе. – Надолго ли ты вернулся? Вдруг ты пробудешь здесь всего ночь, или неделю? Быстро отвечай мне, надолго ли ты вернулся?

– Не знаю, – ответил он, – все зависит от тебя. Думаю, что на всю мою жизнь, если ты разрешишь мне остаться в твоем услужении.

Из груди Меа вырвался облегченный вздох.

– О, оставайся на всю эту жизнь, и если хочешь, то и на следующую. Оставайся до тех пор, пока горы не рассыплются и не превратятся в пустыню, а Нил направит свои воды через Таму, главное, чтобы я оставалась с тобой. Но что ты хочешь сказать? Как ты можешь быть мне слугой, если ты кто-то другой? – и она махнула рукой вверх.

– Меа, – произнес он, – ты должна понять. Теперь я бедняк. В этом мире у меня ничего нет, и даже те крохи, какие у меня есть, я не могу получить, так как обещал быть для этого мира мертвым, и попроси я себе мои деньги, как все узнали бы, что я жив. Взгляни, это все, что у меня есть, – и, сунув руку в карман, он извлек оттуда семь с половиной пиастров, – это, пистолет и хромой верблюд. Я должен был отказывать себе во всем, чтобы протянуть на моих деньгах от Лондона до Тамы, и как ты видишь, даже отправился в путь через пустыню в одиночку. Я должен зарабатывать себе на хлеб, но я вспомнил твою доброту и твои слова, что ты всегда рада меня видеть, и подумал: «Я вернусь назад к своей дорогой Меа и попрошу ее, чтобы она разрешила мне взять на себя заботу о ее землях, а взамен дать мне дом, в котором я мог бы жить, и немного пищи, и если благодаря моим стараниям она сможет продать урожай с большей выгодой, чем обычно, то я попрошу себе небольшой процент с выручки и куплю себе книг и новую одежду». Не знаю даже, не слишком ли много я у тебя прошу, – смиренно добавил он.