Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

Именно здесь, когда усталость от долгой ходьбы отступила, на него всем своим весом обрушилась тяжесть его плачевного положения. Его душа спустилась в ад; он узрел и понял ужасную правду. Калека, с черным пятном позора на имени, брошенный всем миром, омерзительный для Эдит, дочери Дэвена, вышедшей за него замуж лишь ради денег и положения… был ли во всем жестоком Лондоне более одинокий, лишенный всякой надежды изгой, чем он? А ведь всего десять месяцев назад его здесь всячески превозносили и чествовали! Год назад, как вспомнил он, накануне Нового года, он сделал предложение Эдит, и она приняла его. Вспомнил он и слова, сказанные ему тогда леди Дэвен и его матерью, смысл которых в полной мере дошел до него только сейчас, хотя тогда он пропустил их мимо ушей. Те женщины были правы: любовь ослепила его.

Что теперь оставалось ему, пообещавшему «и дальше быть мертвым»? Всплески воды внизу, казалось, нашептывали ответ. Они говорили ему то же самое, что когда-то гул пароходного винта и стук колес, и он прекрасно его понял. Все его надежды лежали похороненные глубоко под этой черной водой смерти, где также покоились его мать и многие боевые друзья и товарищи. Может, ему стоит присоединиться к ним? Эдит будет довольна, ведь в этом случае он и впрямь и дальше будет мертвым. Нет, это было бы проявлением малодушия. Да, но порой обстоятельства перевешивают честь и порядочность, и в данном случае, он вполне мог бы воспользоваться шансом – как Эдит. Если и есть худшее место в этом мире, в котором он, за одним единственным исключением, всегда поступал по совести, то это наверняка оно самое. Бездна, в полном смысле бездонная, и в ней он сейчас пребывал.

Это было бы легко. Можно продеть голову в широкие ручки этого чертова тяжеленного саквояжа, – чем не кирпич на шею отслужившего свою службу пса? Тем более что здесь ни души; он совершенно один в этом унылом, безлюдном месте. Да и кто станет здесь бродить, если есть приюты Армии спасения? Он же пойти туда не мог. Он вообще не мог никуда пойти. Его найдут или опознают. Илистое дно Темзы – лучшая постель для него, валящегося с ног от усталости.

Почти обезумев от стыда и горя, Руперт еще дальше перегнулся через парапет, готовя себя к отчаянному поступку. И вдруг в висевшем над водой плотном сером тумане он увидел нечто такое, что постепенно приобрело очертания женского лица, окруженного облаком пышных волос. Он четко его видел, в том числе и полные нежности и сострадания глаза, из которых текли слезы – видел так отчетливо, что тотчас узнал лицо Меа, как и в тот миг, когда после долгих недель слепоты оно впервые предстало перед его единственным прозревшим глазом. Как и тогда, воссиявшее над слепотой его тела светом новой жизни, сейчас оно воссияло над черной бездной его отчаяния – маяк надежды посреди кораблекрушения, знак неизменной любви, оно все так же сияло над кипящим морем презрения и ненависти.

Внезапно, когда тень миновала, Руперт вспомнил данное ей обещание, когда она предостерегла его, что все может оказаться не так, как он ожидал. Тогда он отнесся к этому несерьезно, поклявшись лишь затем, чтобы угодить ей, и с того дня почти не вспоминал об этой своей клятве. И вот теперь он знал: любовь и преданность наделили ее странным предвидением тех горестей, что свалились на его бедную голову, и тем самым, не предвиденным ни ею, ни им самим, образом открыли для него дверь к бегству из жуткого обиталища, куда его дух был загнан суровой судьбой. Меа с радостью примет его назад, своего друга, у которого во всем мире нет иных друзей. Ведь он поклялся ей, что если все обернется так, как оно обернулось, он вернется.

А значит, если он бросится в реку, он окажется не только трусом, но и лжецом. Нет, никакой реки. Меа уберегла его от греха, при мысли о котором он теперь всегда будет вздрагивать, стыдясь своего малодушия.

И новая жизнь вернулась к Руперту, надежда родилась вновь. И первое ее проявление имело физическую природу. Почти ничего не ев весь день и донельзя измотанный, Руперт почувствовал, что проголодался. Взяв с парапета саквояж, который еще несколько минут назад намеревался использовать в иных, малоприятных целях, он поднял с земли свой костыль и довольно бодро зашагал вдоль набережной, а потом по одному из переулков вышел на Стрэнд. Здесь он нашел скромную харчевню и, войдя, заказал себе ужин. Правда, подавальщик еды, взглянув на него, потребовал плату вперед. Поглощая этот непритязательный ужин, Руперт обдумывал свое положение. На его счастье, рядом с ним лежала газета. Взяв ее, он принялся изучать объявления. И вскоре нашел то, что ему было нужно. На следующее утро, в понедельник, в одиннадцать часов из Ливерпуля в Египет отплывает пароход одной из мелких, малоизвестных судоходных компаний. Руперт попросил железнодорожный справочник. И вновь нашел то, что искал: около половины одиннадцатого вечера с вокзала Юстон отходил поезд, прибывающий в Ливерпуль рано утром.

На этот поезд он и сел, и следующим утром, как только пароходная билетная касса Ливерпуля открылась, под вымышленным именем купил себе билет второго класса до Египта.

В оазисе Тама была весна, и посевы на полях всходили и росли быстро.

– Бахита, – однажды днем внезапно сказала Меа. – Мне наскучило это место. Завтра утром я еду к Черному Перевалу, взглянуть на пустыню по ту его сторону, ибо прошли дожди. Там, должно быть, полно красивых цветов.

– Отнюдь не цветы ты будешь искать в пустыне, если они вообще там есть, – ответила Бахита с хитроватой улыбкой и покачала седой головой. – Да и не отважишься ты войти в ту пустыню, где, похищая людей, рыщут банды дикарей Халифы, взывающих к Аллаху и убивающих мирных людей. Однако, если таково твое желание – или же если тебе привиделся сон – ты можешь поехать ко входу на Перевал, захватив с собой отряд вооруженных копьями воинов, и любоваться пустыней, пока тебе это не надоест.

– Бахита, которая приходится мне теткой, – сердито ответила Меа, – кто хозяйка этой земли, ты или я?

– Тама, которая приходится мне племянницей, – спокойно возразила Бахита, – когда речь идет о тебе, то хозяйка я. Ты даже ногой не ступишь в пустыню. Только попытайся это сделать, и я прикажу твоему собственному Совету эмиров закрыть тебе рот. Если он захочет, он может отправиться на твои поиски, ты же не можешь искать его.

– Бахита, я говорила с тобой о цветах.

– Да, Меа, о них. Но у «цветка», который тебе нужен, рыжая борода. Кроме того, один араб наступил на него и сильно его изуродовал. Более того, он растет в другой земле. Но даже если бы и в этой, какой прок от него в твоем саду?

– Я устала от этого места и хочу взглянуть на пустыню, – ответила Меа. – Если ты будешь донимать меня и дальше, я проеду через нее и отправлюсь в Египет. Даже в той школе в Луксоре не так скучно, как здесь, в Таме. Ступай. И не смей ослушаться меня.