Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

Наконец он прибыл по нужному адресу. Расплатившись с возницей, он взял свой саквояж и повернулся, чтобы войти в небольшие железные ворота. Дом не был виден, ибо уже сгущались сумерки и его заслоняла пелена тумана. Тем не менее он показался Руперту подозрительно тихим и даже враждебным. В окне гостиной почему-то не было света, хотя ему там положено быть, ибо, насколько он помнил, свет был виден всегда, даже из-за задернутых штор. Те никогда не смыкались плотно, как он не раз замечал, возвращаясь домой поздно вечером. Его сердце тотчас наполнилось дурным предчувствием, однако он отбросил его и, проковыляв по короткой дорожке и, поднявшись на крыльцо, нашел колокольчик и позвонил. Несколько мгновений было тихо. Затем в коридоре послышались чьи-то шаркающие шаги, и кто-то отомкнул замок и снял с крючка цепочку. Почему-то ему сделалось страшно, однако затем он вспомнил, что, вполне возможно, Эдит и его мать, как и в прошлом году, проводят Новый год в поместье Дэвенов. Это, конечно, было бы весьма обидно, но с другой стороны, у него будет несколько часов на то, чтобы привести себя в презентабельный вид.

Дверь открылась, и перед ним выросла дородная, с тяжелым лицом особа с грязным оловянным подсвечником в руке.

– Что вам угодно? – спросила она, подозрительно оглядывая его неприглядную фигуру, костыль и саквояж, не иначе как решив, что перед ней бродяга.

– Я хочу видеть миссис Уллершоу, – ответил Руперт, и, похоже, его голос слегка ее успокоил.

– Миссис Уллершоу? Которую? Я слышала, что их две, молодая и старая. Я тут у них не работаю, просто экономка уехала на Новый год к родственникам мужа в деревню и по дружбе попросила меня присмотреть за домом.

– Совершенно верно, – ответил Руперт. – Я имел в виду старую миссис Уллершоу.

– В таком случае вам стоит пойти и проведать ее на Бромптонском кладбище, где, насколько мне известно, ее похоронили на прошлой неделе. Боже милостивый, что с вами? – добавила она, когда Руперт выронил из рук саквояж и тяжело привалился к дверному косяку.

– Ничего, – тихо ответил он. – Могу я попросить стакан воды?

Она мудро покачала своей большой головой.

– Даже не думайте играть со мной в эти фокусы со стаканом воды. Пока я пойду за ним, вы набьете себе карманы ценными вещами, которые я здесь стерегу. Но вы можете пройти в эту комнату и, если вам плохо, то даже сесть, потому что с какой стати мне бояться одноногого калеку. – И она открыла ему дверь в столовую.

Руперт проследовал за ней внутрь и опустился на свой собственный стул, так как в комнате стояла мебель. Более того, за рамой зеркала все еще виднелись его визитки, а на серванте стоял бронзовый Осирис, его подарок Эдит. В его воспаленном мозгу тотчас возник склеп в храме Тамы и огромная статуя бога-владыки мертвых, стерегущего мрачное обиталище смерти. Вот и здесь он тоже стережет обиталище смерти.

– И когда же умерла миссис Уллершоу? – спросил он, превозмогая себя.

– Дней за пять до ее похорон. Если не ошибаюсь, это обычный срок.

– А вы не знаете, где сейчас молодая миссис Уллершоу? – помолчав, спросил Руперт.

– Нет, не знаю, но подруга говорила мне, что на всякий случай, если ей придут какие-то письма, на каминной полке, на бумажке есть ее адрес.

Руперт встал и взял бумагу. Это оказался конверт, более того, конверт, в котором пришло его последнее письмо, отправленное им из Абу-Симбела, и под ее именем, миссис Руперт Уллершоу, адрес дома в Риджентс-парке был вычеркнут, а поверх него, почерком его жены, написан другой, на Брук-стрит.

– Спасибо, – сказал Руперт, оставляя себе конверт, – это все, что я хотел знать. А теперь я пойду.

В следующее мгновение он уже был на крыльце и слышал, как за ним заперли дверь. Кэб, на котором он приехал сюда, по-прежнему стоял в нескольких ярдах: после долгой поездки кэбмен решил дать лошади передохнуть. Сев в экипаж, Руперт велел ехать на Брук-стрит. Здесь, внутри кэба, первое потрясение, наконец, прошло, зато нахлынуло горе. Руперт сидел, и по его щекам катились слезы. Как же это все ужасно и как печально! Ну почему его мать не прожила чуть дольше?

Вскоре они доехали до написанного на старом конверте адреса. Вновь, с саквояжем в руке, Руперт позвонил в колокольчик, – вернее, нажал кнопку звонка, потому что тот был электрический, – и задался смутным вопросом, что ждет его за этой дверью. Вскоре ему открыли. На этот раз перед ним стояла деревенского вида девчушка, судя по виду, из младшей прислуги, ибо главный лакей укатил на воскресенье развлечься в обществе личной горничной Эдит.

– Миссис Уллершоу у себя? – спросил Руперт.

– Да, сэр, думаю, что да, – ответила та, делая книксен перед высоким, темным призраком и пряча под фартуком грязные руки.

Руперт вошел в прихожую и спросил, где комната Эдит.

– На втором этаже, сэр, первая дверь направо, – сказала она, памятуя про нагоняй, который недавно получила от Эдит за то, что провела наверх сэра Имярек, закатав рукава выше худых локтей, как это было с ней и сейчас. Отнюдь не желая повторять свою непростительную ошибку, она, быстро все объяснив, закрыла за ним дверь и мгновенно испарилась.

С саквояжем в руке, Руперт вскарабкался по лестнице и проковылял к указанной двери. Поставив саквояж на поднос, который почему-то так и не был унесен после обеда, он постучал.

– Войдите, – раздался голос Эдит, решившей, что это горничная принесла ей горячую воду, о которой совершенно забыла, когда приносила чай.

Руперт повернул дверную ручку и вошел. Эдит стояла к нему спиной на другом конце комнаты у камина, наливая себе чашку чая. Однако услышав стук его костыля о доски пола, так как прежде чем заговорить с ней, он решил подойти ближе, она обернулась, чтобы узнать, что это за стук. Перед ней предстала высокая фигура, одетая в зеленую матросскую куртку и горчичного цвета брюки, опирающаяся на огромную, грубо обтесанную деревянную палку. Картину довершала длинная рыжая борода и такие же длинные всклокоченные волосы, нависающие на лоб.

– Кто вы такой и что вы здесь делаете? – воскликнула она.

– Эдит, – с легкой укоризной произнес он. – Эдит!

Схватив с чайного подноса свечу, она скорее подбежала, нежели подошла к нему и, поднеся ее к самому лицу, присмотрелась. В следующий миг подсвечник со звоном упал на пол, она же отпрянула назад к камину.

– О, боже! – ужаснулась она. – О, боже! Это ты или твой призрак?

– Это я, Руперт, – печально ответил он, – а вовсе не призрак, хотя предпочел бы им быть.

Эдит овладела собой и расправила плечи.

– Ты мертв уже несколько месяцев, по крайней мере, мне сказали, что ты мертв. Добро пожаловать домой, Руперт! – и она как будто в жесте отчаяния протянула ему руку.