Александр Богданов - Красная звезда. Крушение республики Итль

– Да! Я думаю. Противник настолько потрясен мощью нашей обороны, – сказал с достоинством главнокомандующий, – что не осмелится повторять наступление.

Коста лукаво прищурился.

– Тогда, я думаю, можно будет разрешить капитану

Адлеру вернуться в столицу. Нехорошо, генерал, заставлять такого милого человека сидеть в глуши, когда мы все наслаждаемся жизнью, – сказал он, – могут подумать, что вы боитесь его соперничества в войне с очаровательными женщинами и нарочно загнали малого на фронт. Я полагаю, что вы не откажете вернуть его.

Фон Брендель щелкнул шпорами.

– Я согласен с вами, ваше превосходительство. Я сейчас же распоряжусь вызвать его. Я не хочу, чтобы меня упрекали в эгоизме. Кстати, мы устроим торжественное награждение Адлера за победу над ассорскими бандами.

Генерал раскланялся, и коляска тронулась дальше.

Коста нашел королеву в будуаре. Она сидела у окна в костюме для верховой езды.

– Ну, что? – спросила она, порывисто поднимаясь навстречу.

– Все как надо. Вы, я вижу, уже готовы? Не стоит так торопиться, в нашем распоряжении еще три часа.

– Я очень волнуюсь, – сказала Гемма.

– Вот это уже нехорошо. Этого совсем не нужно. Видно, что у вас мало наметки в таких историях. Тут нужно быть спокойным, как будто идешь обедать. Впрочем, это в крови у всей вашей породы.

– Какой породы? – спросила удивленная Гемма.

– Не сердитесь, барышня. Я не хочу вас обидеть. Но вы все-таки из белоручек. Вы не умеете владеть этими самыми… нервами. В опасную минуту вы теряете способность действовать хладнокровно и начинаете дергаться, как паяц на ниточке. И всегда у вас какая-то истерика. А этого нельзя.

Гемма опустила голову и ответила виновато:

– Я постараюсь взять себя в руки. Думаю, что это пройдет.

– Отлично! А на дорогу выпейте стакан хорошего вина. Это здорово бодрит. Ну, пока отдыхайте – я пойду довершать сегодняшние дела. В одиннадцать я зайду за вами, и мой кучер проводит вас на дорогу, закончил Коста.

Он вышел и направился в свой кабинет во флигеле дворца.

Там он уселся за письменный стол и взял перо, но услыхал осторожный стук в дверь.

– Войдите, – сказал он с неудовольствием, откладывая перо.

– А, господин гофмейстер! Чем обязан чести видеть вашу милость? – приветствовал он вошедшего Атанаса.

Атанас молча прошел через комнату и сел в кресло.

– Слушай, Коста, – начал он, – я пришел поговорить серьезно…

– Знаешь, старик, мне, право, не до серьезных разговоров. Не можешь ли ты выбрать другое время? – прервал его Коста.

Атанас часто замигал глазами.

– Нет! Хочешь ты или не хочешь, а выслушай меня!

– Ну, говори. Можно подумать, под тобой горячая сковородка, что тебе так не терпится. Говори, да скорей.

– Видишь ли… Моя башка не выдерживает этого… Я

не в себе. Это мне не по нраву. Я чувствую себя так, как будто меня с ног до головы затянули в корсет…

– Что ты мелешь, старина? – обеспокоенно спросил

Коста.

– Я не знаю, – продолжал Атанас, – ради какого дьявола ты полез в петлю и для чего тебе это нужно. Ты всегда был непонятен для меня. Но ты сам за себя отвечаешь. А

при чем я? Ты придумал для меня эту клоунскую должность гофмейстера. Помнишь, ты сам говорил, что от придворного слога можно вывихнуть челюсти. Так я вывихнул уже не только челюсти, но и мозги. Мне это надоело.

Я простой рыбак и привык жить, как мне хочется. А теперь мне нельзя говорить громко, нельзя ругаться, когда хочется. Я должен шаркать, кланяться, ходить в этом золоченом футляре, сморкаться только в платок, не махать руками и еще тысячи всяких глупостей.

– Чего же ты хочешь, старый осел? – спросил иронически Коста.

– Отпусти мою душу на покаяние. Я больше не могу. Я

хочу по-прежнему лежать на молу, ловить султанку, встречать солнце, плевать в море. Вообще я хочу быть свободным человеком, а не гофмейстером. Если ты меня не отпустишь – я все равно сбегу. Я не политик…

Коста хлопнул ладонью по столу.

– Я не думал, что у тебя нервы, как у оперной певицы.

Мне стыдно за тебя, старина. Сейчас я упрекал женщину в том, что она не умеет владеть собой, но вижу, что был несправедлив. Барышня – железо по сравнению с такой трепаной мочалой, как ты.

Атанас тяжело вздохнул.

– Ты можешь называть меня, как хочешь, но я больше не могу. Я не в силах. Мой котелок не варит таких вещей.

Пусть я мочала, но я не гофмейстер, будь он проклят отныне и довеку.

– Значит, ты покидаешь меня? – спросил с упреком

Коста.

– Прости меня, я сказал, что не могу больше.

– Так… Симон, Симон! Прежде чем пропоет петел, ты трижды отречешься от меня, – сказал насмешливо премьер. Атанас покраснел.

– Ты хочешь сказать, что я изменник? Ну что же! Ты всегда был несправедлив ко мне. Но все равно – отпусти меня.

Коста засмеялся.

– Что же, Симон! Вложи меч в ножны. Подъявший меч от меча погибнет. Не буду держать тебя насильно. Очевидно, твоя судьба вязнуть в болоте оппортунизма.

– Как ты сказал, – переспросил Атанас, – оппорт…

тун..?

– Да, вижу, что ты действительно не годишься для придворной жизни, если не можешь выговорить самого придворного слова. И не стану привязывать тебя на цепь.

Иди!

– Спасибо, Коста. Хоть ты и жесток со мной, но все же ты хороший друг, – ответил бывший гофмейстер со слезами на глазах и стал расстегивать воротник гофмейстерского мундира.

– Что ты хочешь делать? – с беспокойством спросил

Коста.

– Я скину эту чертову одежу.

– Ты совсем с ума сошел! – вскочил в бешенстве премьер.

– Нет, Коста. Не уговаривай, – решительно ответил старик, – это кончено!

Коста смотрел на него во все глаза и вдруг захохотал.

Отрекшийся Симон быстро скинул мундир и фланелевые панталоны с золотыми лампасами и остался в одном белье. Бросив свою одежду в угол, он подошел к другу.

– Прощай, Коста, – сказал он, протягивая руку, – когда тебе тоже наскучит высокий пост, приходи на мол. Я всегда накормлю тебя жареной султанкой, потому что я люблю тебя, но не могу здесь оставаться.

– Сумасшедший идиот! – вскрикнул премьер. – Как же ты пойдешь из дворца в таком виде? Тебя арестуют часовые. Атанас скроил хитрую усмешку.

– Нет! Уж это дудки! Я через ворота не пойду. Я еще третьего дня присмотрел одно место в заборе, где он пониже. Там меня никто не задержит. Прощай!

И он ушел, оставив свои регалии, как змея, сбросившая старую кожу.

Коста пожал плечами и продолжал прерванное писание. Часы прозвенели половину одиннадцатого. Премьер встал и позвонил.

– Отдайте на радиостанцию, – приказал он, передавая конверт гофкурьеру.

По уходе курьера он открыл ящик стола, вынул блестящий никелированный револьвер и взвесил его на ладони.