Алексей Шаманов - Ассистент

— Через два дня я возвращаюсь, — сказал батюшка. — Поедете со мной, Михаил Афанасьевич? Дома вас заждались.

— Нет, — ответил я коротко.

— Вы забыли нас, — посетовал священник. — Забыли православие, родню, друзей, долг перед Государыней, в конце концов! Вы же русский офицер!

— Я вышел в отставку шесть лет назад, — возразил я. — Я не нарушал присяги, данной Ее Величеству Императрице Екатерине.

— Когда в последний раз вы исповедовались, причащались, вообще молились в храме Божьем? Тоже шесть лет назад?

— Вот он, мой храм! — Я развел руками. — И я молюсь в нем каждодневно! Посмотрите, отец Феофан, на эту степь, эти холмы, горы на берегу Священного моря! Это ли не Божья благодать? Высокие Небеса здесь низко, рукой дотянуться можно с вершины скалы!

Батюшка онемел. Предвидя семибалльный шторм, готовый разразиться и смыть меня за борт, я постарался перевести разговор в более спокойное русло:

— Не желаете чаю с дороги? У меня замечательный, редкого сорта из Китая. Такого и в Санкт-Петербурге не сыскать.

Отец Феофан покачал головой.

— Тогда не изволите ли прогуляться? Здесь удивительной красоты природные виды.

Отец Феофан кивнул, и я, прихватив из юрты заранее подготовленные манускрипты, повел его к Байкалу на выступающий утес, расположенный неподалеку от улуса. Любимое мое место для созерцания, молитв и медитаций.

— Что нового в Иркутске? — спросил я.

Мы неторопливо шли по чахлой красноватой степи. Хужир, построенный еще курыканами, предшественниками братских татар на острове, стоял на солончаках. Здесь плохо росла трава.

— Был большой пожар, — ответил отец Феофан. — Половина города выгорела.

— Это печально, — прокомментировал я равнодушно.

Не было мне дела до русских городов Сибири, до Москвы и Санкт-Петербурга, и уж тем паче до Лондона, Парижа и остальной христианской Европы. Моя Родина здесь, на сакральном острове Ольхон, горячем сердце Великого Байкала.

— Владимирскую церковь тоже не сумели спасти, сгорела как свечка…

— И это печально, — повторил я, не почувствовав ни малейшего сожаления.

— Советом попечителей решено заложить каменную церковь на месте сгоревшей, деревянной. Патриарх всея Руси благословил, да и губернатор иркутский, Немцов Федор Глебович, поддержал богоугодное начинание. Всем миром собираем средства…

— Это замечательно. — И снова в сердце ничего, снова — равнодушие.

— Да, — сказал отец Феофан с нескрываемой гордостью, — Владимирская церковь станет седьмым по счету каменным храмом истинного Господа в городе!

Я сдержал усмешку. С трудом. Адепты любой религии поклоняются истинному Господу, остальные — ложному. Это так похоже на людей. Стереотипность мышления, ограниченность и узость кругозора — главные атрибуты смертного человечества. Главные и, вероятно, спасительные. Иначе, потеряв веру в истинного Бога, ты остаешься один на один с алогичным ужасом существования. Беззащитный, жалкий, но свободный. Готов ли ты к этой безжалостной свободе? Нужна ли она тебе?

Как объяснить им, что нет богов истинных и ложных? Что Господь — един. Что он пребывает в тебе и одновременно разлит по всей Вселенной, как не открытые еще атомы водорода. Как все это объяснить? Невозможно.

У подножия скалы я остановился, достал из кожаной наплечной сумки два манускрипта, кои писал долгими вечерами при свече или лучине вот уже лет десять подряд. Труд мой был закончен.

— Батюшка, у меня есть к вам просьба. Выполните ли вы ее?

— Все, что в моих силах, сын мой.

Я протянул ему две стопки листов, упакованных в плотный пергамент.

— Не соблаговолите ли передать это в Иркутское географическое общество с дальнейшей пересылкой в столичные университеты?

— Что это? — Любопытный священник развернул пергамент. — О, какая интересная бумага… розоватая…

— Это китайская, рисовая, лучшая, вероятно, в мире. Я купил ее у тех же заезжих лам. А текст… Первый, «Описание о братских татарах, сочиненное морского корабельного флота штюрманом ранга капитана Михаилом Татариновым», я сделал восемь лет назад. Второй недавно закончил. Он главный. Называется «Правдивые путешествия отставного штюрмана ранга капитана Михаила Татаринова на Небеса и в Царство Мертвых, его беседы с духами Чингисхана, Наполеона и Гитлера».

— Кто такие Наполеон и Гитлер?

— Первый из них недавно родился, он еще ребенок, а второй родится через сто двадцать девять лет после первого. Все трое принесли или принесут многие страдания и беды на Русскую землю, многие миллионы наших соотечественников лишатся жизни. Но, зная будущее, возможно его избежать. Или смягчить последствия, по крайней мере.

Отец Феофан вопросов более не задавал, на меня смотрел, как на умалишенного, но рукописи взял. Что ж, будем надеяться, они найдут своего адресата…

Мы поднялись по тропинке на выступающий в море утес, и я понял, что совершил непростительную ошибку, приведя сюда ортодоксального христианина. Отец Феофан остановился и застыл на месте, как жена Лота, превратившаяся в соляной столб при бегстве из обреченного Содома. Увидев врытое лиственничное бревно с рельефным изображением Монгол-Бурхана, священник забормотал молитву, истово осеняя себя крестным знамением. А затем закричал благим матом, указуя перстом на Бурхана:

— Се есть враг человеческий! — и перевел перст, будто дуэльный пистолет, целя мне в грудь. — Ты поклоняешься Антихристу, вероотступник!

Что я мог возразить? Чертами лица Монгол-Бурхан точно не вышел. Не назовешь миловидными два глаза навыкате, третий во лбу, прищуренный зловеще, горящий красным адским пламенем, пасть оскаленную, хищные клыки… Чисто Сатана для профана. Как, впрочем, любое языческое или буддийское изображение Востока.

— Это не мой бог, — ответил я спокойно, ничуть не слукавив. Он не был богом, он был духом черного шамана, бежавшего на Байкал из степной Монголии от притеснений приверженцев желтой веры, ламаистов.

Известная история — всегдашняя человеческая религиозная нетерпимость. Так русские старообрядцы целыми деревнями снимаются с насиженных мест и уходят в необжитую Сибирь.

Священника успокоили мои слова. Он присел на камень спиной к столбу, вероятно, чтобы не видеть оскаленную пасть идола. Дышал тяжело. Гнев ли на него подействовал или крутой подъем, не знаю.

— О тебе говорят в Иркутске, что женился ты на местной черной шаманке, справляешь вместе с ней сатанинские обряды с жертвоприношением христианских путников и поносишь истинную православную веру. Так ли это?

— На татарке я действительно женат, и она — шаманка. Все шаманки — черные, им закрыт доступ на Небеса, но это не значит — злые. Моя жена не колдунья и не ведьма. Вместе с ней мы помогаем людям, лечим их. Когда-то, говорят, в жертву у братских татар приносили людей, но эти времена прошли давным-давно. Теперь богам посвящают жертвенных животных, обычно белой масти — овец, козлов, быков или лошадей.