Алексей Шаманов - Ассистент

Я сделал паузу, раскуривая захваченную с собой набитую табаком трубку. Отец Феофан молча ждал. Выпустив дым в пасмурные небеса, я продолжил:

— От православия я никогда не отрекался.

Как бесспорное доказательство, в прорезь кафтана я показал золотой нательный крест. Это священнослужителя не убедило, напротив, привело в праведное возмущение.

— Но как возможно ношение креста и православие совместить с богохульным, мерзким обрядом посвящения в шаманы, о коем ты мне писал в Иркутск восемь лет назад?!

Я был смущен. Я действительно написал тогда своему духовному отцу о посвящении и сопутствующей ему тотальной пьянке среди аборигенов. Напрасно я это сделал.

— Извините, батюшка, за необдуманное послание. Я взялся тогда судить о том, чего не понял совершенно. Младенцу надобно знать, что его принес аист, и совсем не обязательно о физиологии, анатомии и рождении в муках из причинного места матери… Я был глуп. Глуп и самонадеян. Сакральный смысл тайного обряда познал я много лет спустя. Это первое. А второе, главное, в том, что цель едина у всех религий. И Бог — един. А путей — множество, и все они истинны, если ведут к божественному совершенству.

— Так говорят ламы, — сказал отец Феофан.

— Ламы мудры. Они приемлют все религии и включают Великих Шаманов и монголо-татарских небожителей-тэнгриев в свой пантеон.

— Великих Шаманов? — усмехнулся священнослужитель. — Разве может быть что-то великое у грязных дикарей?

— Может. Великие Шаманы принадлежат всему человечеству. Иисус Христос был Великий Шаман, такие рождаются раз в несколько столетий. Письменная история зафиксировала несколько подобных имен — Будда, Христос, Магомет, но их много больше. Через два с половиной столетия ученые Срединного мира сумеют узнать, что за тридцать тысяч лет до них жил где-то в Африке Мужчина, и все шесть с половиной миллиардов землян — его прямые потомки. Причем вокруг этого Человека проживали десятки, а может, и сотни тысяч других мужчин, но выжили лишь потомки этого единственного Мужчины. Так что все люди на Земле действительно братья и сестры. Буквально. Но кто он был, этот общий Прародитель человечества?

— Сатана! — Отец Феофан, подскочив как ужаленный с камня, крикнул в ту сторону, откуда мы пришли: — Иван, зови стражу немедля!

Стражу? Вона как повернулось… Ай да святой отец, ай да молодец!

Я отошел к обрыву и, привалившись к Монгол-Бурхану, стал ожидать дальнейшего развития событий. А отец Феофан снова повернулся в мою сторону. Перекрестился истово, затем сложил молитвенно руки.

— О сем просили меня сестра твоя, Ольга Афанасьевна, и Федор Глебович, губернатор иркутский. Да и сам я более не мог спокойно слушать о твоем падении и вероотступничестве, вызванными непомерным потреблением водки и вялотекущим умопомешательством. Ты потом сам мне спасибо скажешь за спасение, любезный Михаил Афанасьевич!

На тропинке я увидел поднимающихся двух казаков с ружьями наперевес и сотника с оголенной шашкой.

Ох и малыми силами захотели арестовать ольхонского шамана. Чуть обидно даже стало, что так низко меня ставили.

— Возьмите его, сотник, — велел отец Феофан.

Казак козырнул и, улыбаясь в усы, шагнул к обрыву. Трудностей с выполнением приказа он не предвидел.

— Вы арестованы, ваше благородие. Извольте пройти с нами.

Я рассмеялся. Я обычный человек, в конце концов. Комизм ситуации меня забавлял до предела. Три, всего лишь три бородача с шашками и ружьями, стреляющими бессмысленным свинцом. Да если бы только хотел, я бы их… я бы… Но я не хотел. Пусть живут. Нет их вины — приказ. Понимаю. Не забыл еще офицерскую службу.

Я повернулся к казакам спиной и шагнул с утеса.

И плавно опустился у воды, омывающей береговые каменья под ногами.

На вершине скалы послышались крики, матерщина и твердый голос сотника, отдающего приказ. Через мгновение первая пуля чиркнула о валун в сажени от меня, вторая вошла под лопатку.

На долю секунды зародилось желание наказать глупцов, но я сдержался.

Я ступил на воду и пошел неторопливо в сторону мыса Покойников на материковом берегу. Набегавшие волны захлестывали ноги до коленей, брызги освежали лицо.

Еще одна пуля вошла меж лопаток. Но — смерти нет. Хотя она, конечно же, есть. Она ждет тебя здесь, на линии прибоя. Надо только уметь ее видеть. Видеть и не обращать внимания, будто не существует она вовсе. Лично для тебя не существует. Для тебя — офицера корабельного флота, русского дворянина, потомка мирных славян-землепашцев и воинственных морских бродяг, варягов, обожествляющих Море, Скалы и Корабли.

Легко, как свободный выдох, возникли, снизошли строчки песни, и я прокричал их в низкое небо:

Я проснулся.

И с закрытыми глазами я теперь видел, как над несуществующей линией прибоя парит женщина в свободного покроя белой одежде с красивым одухотворенным лицом, черты которого не разглядеть до поры. Словно клубы утреннего молочного тумана скрывали их от излишне любопытных взглядов. Но я чувствовал, лицо ее прекрасно, как у античной богини любви. И знал — смерти нет. Хотя она есть, конечно. Как без нее?..

Я открыл глаза и увидел скованный льдом Байкал, подтаявший, словно обугленный, снежный наст берега. Какие-то голые кусты чернели у самой кромки льда. И еще моросил дождь. Спутанные волосы намокли, вода струйками текла по лицу, по лиственничному столбу, к коему прислонясь сидел я на краю тридцатиметрового обрыва.

Еще не смеркалось, но день, что ощущалось явственно, подошел к своему завершению. Уже и не день — вечер.

Зазвенел вдруг мобильник во внутреннем кармане куртки. Странно, мне говорили, что связь здесь хреновая. Впрочем, я на вершине скалы.

Достал. Посмотрел на дисплей — номер незнакомый.

— Андрей Татаринов слушает, — сказал официально.

— Андрюха, привет!

Я узнал голос, и он был попросту невозможен.

— Боря? Боря Кикин?

— Ну конечно!

— Но как ты можешь говорить? У тебя же лицо рассечено! И губы тоже!

— Не поверишь, Андрюха! Делали днем перевязку, так сестра охренела, врача позвала. Тот тоже. В смысле — охренел. Зеркальце мне поднес. Вижу: заросло как на собаке, шрам только остался рубиновый через все лицо по диагонали.