Владислав Занадворов - Медная гора

След порубней закружился.

В десяти метрах от ямы стоял старый покосившийся столб с натеками смолы на трещинах. Вершина столба была остро затесана, а сторона, обращенная к вершине горы, гладко срезана, подстругана.

Буров склонился и прочитал выжженную железом надпись:

— «Иван Зверев»…

— Иван Зверев? — удивился Угрюмый.

— Ну да, «Иван Зверев 19…» Ч-черт, не могу разобрать… Стерлось.

— Пусти, у меня глаз острый, — оттолкнул Бурова Угрюмый.

— Что еще там? Читай скорей! — Между Угрюмым и Буровым протиснулся Вася Круглов.

— Заяв… заяв… должно быть, «заявка».

Буров растерянно провел по лбу потною рукой и невидящими глазами обвел столпившихся людей:

— Вот и старичок тебе. А нас к озеру Амнеш водил…

— Шею такому старичку свернуть мало! — прервал его Угрюмый.

— Когда же поставлена заявка? — недоумевающе спросил Вася.

— Бог я тебе, что ли? Когда? Может, тридцать лет назад! А может, и три года! Поди, разберись.

— А верили-то как ему!

— В том-то и дело, что «верили», — передразнил Угрюмый. — «Старожил, места эти кругом исходил». Ну и обрадовались. Нет чтобы поглубже копнуть, разведать, что за человек. Тут и Андрей, и я прохлопали… А уж нам ли не знать, что около богатства всегда шваль какая-нибудь отирается…

Сокрушенно качая головой, штейгер опустился на колени и стал разглядывать вытоптанный ягель.

— И следы-то его! Порубней таких манси не носят.

Угрюмый поднялся с земли и, обращаясь к Бурову, продолжал уже спокойно:

— Не иначе, когда Андрей поехал к тебе, старик сюда отправился, последний раз на свои владения посмотреть.

— Ну, хорошо, — прервал его Буров. — Потом разберемся. А сейчас идем Медную гору осматривать.

Куски потускневшего медного колчедана валялись в размытых отвалах покрытых дерном ям. Вскоре геологи наткнулись на небольшие обвалившиеся выработки. Опасаясь грозной неустойчивости кровли, готовой ежеминутно обвалиться, они осторожно спускались на дно выработок. В черных от копоти стенках узких забоев, освещенных берестяными факелами, тускло блестел халькопирит. Здесь когда-то выемку руды производили древними приискательскими способами: разводили у стенок забоя жаркие костры, и когда камень накалялся, обливали его холодной водой. От резкой смены температуры порода крошилась, давала трещины и становилась доступной для тяжелых кирок и самодельных кайл.

После беглого осмотра выработок и обнажений Буров пришел к заключению, что медная руда рассеяна по всей скарновой породе, часто образуя богатые и крупные скопления. Кроме халькопирита, он нашел и медную зелень, и магнетит, и пирротин, и еще целый ряд рудных минералов.

Весь день рабочие были заняты производством мелких расчисток. В это время Вася Круглов успел сделать беглую глазомерную съемку вершины горы. Переночевав у подошвы кряжа, отряд отправился в обратный путь.

Когда Буров рассказал Корневу о Медной горе, о странном заявочном столбе, о следах на вершине горы, тот долго лежал, откинувшись на подушку, и, ни слова не говоря, выпускал изо рта прозрачные кольца сизого дыма. Наконец он повернул к Бурову бледное худое лицо и тихо сказал:

— Помните, Евгений Сергеевич, старичка из Горного округа… Как его?

— Вы про Василия Федоровича?

— Ну да… У него замечательная память… Ну так вот он мне говорил перед отъездом, что в Горный округ еще задолго до революции поступила заявка на медную руду в верховьях Сосьвы… Заявку сделал местный промышленник. У него где-то по Вишере были небольшие копи — железную руду как будто разрабатывал. Ну, так он хотел накопить денег и приняться за медные залежи. Да, очевидно, революция помешала… С тех пор о заявке ничего не слышали. Архивы Горного округа были растеряны во время гражданской войны. Только Василий Федорович никак не мог вспомнить фамилию промышленника…

— Вы, значит, думаете, что Зверев и был тем промышленником?

— Не думаю, а даже уверен, Евгений Сергеевич.

Уже много дней на горах лежали грузные неподвижные облака. Однажды утром из-за хребта ударил ветер. Он с диким свистом вырывался из узких ущелий, клонил могучие столетние кедры, расстилал по земле гибкий кустарник и с корнем выдирал молодую поросль.

Облака на вершинах гор зашевелились, словно медведи, очнувшиеся от спячки, и начали медленно сползать по склонам. Ветер подхватывал их, раздирал на клочья, и облака серыми косматыми лохмами проносились вровень с деревьями. А на горах, за мутной пеленой облаков, крутила метель. Низкорослые сосны, мелко дрожа ветвями, вплотную пригибались к земле. По мерзлому ягелю пробегала поземка, оставляя позади след взвихренного снега.

Через день ветер утих. Погода прояснилась. Дымное солнце выплыло из-за черного голого леса и осветило снежные горы.

Продрогшие рабочие вылезали из холодных палаток, торопливо разводили огонь и, вплотную придвинувшись к костру, согревали закоченевшие руки.

— Смотри, смотри — бело кругом! — кричал кто-то из палатки, не успев очнуться от сна.

— А горы будто сахарные, так и блестят, — щурился Васильич.

— Ну и пусть их блестят. Подумаешь. Вот реки не сегодня-завтра встанут — это да! — ответил ему Бедокур.

— А ну, ребята, нечего языки чесать, кипяти чай да сматывайся «на-гора», — подошел к костру Василий Угрюмый. Теперь, когда начались работы на Медной горе, старый штейгер чувствовал себя хозяином положения. Он разгладил складки на куртке и строго оглядел рабочих:

— Я пойду размечу, где канавы копать, а вы чтобы через полчаса, как из пушки. Кто дорогу не знает, пусть по засечкам идет. Я вчера до самой горы путь пролысил.

Торопливо поев, рабочие один за другим повскакали с земли и быстрым шагом отправились по тропке, проложенной вчера старым штейгером.

Шли они торжественно, молчаливо, а на их плечах, словно боевые винтовки, сверкали широкие лезвия лопат и литые острия кирок. Они выбивали шаг в сухой подмерзшей земле, и нахохлившиеся куропатки выпархивали из кустов, услышав тяжелый грохот подбитых железом сапог.

Уже подходили к подножию Медной горы, когда Вася Круглов, не в силах сдержать обуревавших его чувств, затянул песню:

Песню подхватили десятки спекшихся губ, и она широкими волнами разносилась по лесу:

Рабочие шли по склону Медной горы, а песня, как гонец, летела впереди них.

…Угрюмый сдирал со скалы плотный дерн, сплошь покрывший ее. Пласты дерна, скрутившись в толстые трубки, обнажили цельный, нетронутый камень. Радость Угрюмого так была велика, что он сам не расслышал своего глуховатого смеха. Перед ним на солнце пылали мощные скопления медного колчедана.