Мирко Пашек - Ловцы жемчуга

Потом он бережно сложил расписку и удалился, весьма довольный собой, потому что в сумму, которая значилась в ней, входила и отданная наличность, и издержки минувшей ночи и даже это вечное перо. Господин Бабелон был очень предусмотрительным человеком.

Так вошел в местное «общество» Абдаллах бен Али, и вскоре он уже доказал, что недаром его отец — Господин Жемчуг. Песни на улице, где жили танцовщицы, звучали каждую ночь вплоть до первых петухов, и веселье ее прекращалось. Но танцев с зонтиком уже не было, потому что господин Бабелон там больше не появлялся. Он хорошо понимал, что вовсе не обязательно ходить за Абдаллахом, как тень, потому что тот и так придет к нему с вечным пером, зажатым в руке. И в этом он не ошибался; господин Бабелон был очень опытный человек.

И вот, когда Абдаллах уже больше месяца провел в Массауа и уже написал господину Бабелону целую груду расписок, у причалов гавани встал «Эль-Сейф», а в дверях кофейни — господин Попастратос.

Он вошел внутрь энергичной походкой, уселся, подозвал официанта, громко поздоровался со своими приятелями и долго о чем-то разговаривал с некоторыми из них. Вечером этого же дня он нанес визит господину Бабелону и заявил тому, что он, господин Бабелон, самый крупный мошенник на Красном море. Господин Бабелон смеялся до слез, словно это была остроумная шутка. Попастратос был очень обескуражен этим результатом — и вечером он пошел к танцовщицам.

Музыка этой ночью не умолкала. Господин Попастратос исполнил турецкий танец с ножами, и его успех далеко превзошел славу господина Бабелона. Но душе общества, Абдаллаху бен Али, не понравилось лицо господина Попастратоса, и он заявил, что оно напоминает ему зад ослицы Башира.

И господину Попастратосу ничего не оставалось делать, как только уйти домой; всю ночь он грыз себе ногти, что служило у него признаком сильных душевных потрясений.

Когда утром к нему зашел нахуда «Эль-Сейфа», он с проклятьями вытолкал его на улицу. Однако через пару часов он сам пригласил к себе нахуду, потрепал его по плечу, дал ему горсть турецких сигарет и приказал подготовить корабль к отплытию.

Но раньше чем «Эль-Сейф» поднял якорь, небо покрылось черными тучами — обычное явление в Красном море — и в море начался шторм. Господину Попастратосу не помогли ни проклятья, ни размахивания руками. Он был вынужден переждать эту бурю и смог отплыть только через два дня. Местом назначения был порт Ходейда в Йемене.

Буря, которая задержала господина Попастратоса в Массауа, имела исключительное значение для судьбы нахуды «Йемена».

Хаджи Шере, закончив лов, поспешил в Джумеле, чтобы продать добычу Саиду. Добыча была не велика: горсть бильбилу и пять или шесть жемчужин побольше, но ни одна из них не была совершенной. Все это было высыпано в маленький красный мешочек; весь вместе этот жемчуг не стоил и четверти цены жемчужины, которую нашел Раскалла. Да к тому же Саид заплатил скудно, не вняв мольбам и просьбам нахуды… С того времени, когда у его постели встала стража, а черный невольник отведывал каждое блюдо, подаваемое Саиду, а особенно после побега Абдаллаха, Саид стал странно подозрительным и вспыльчивым, и с ним было лучше не спорить.

Проклиная свое бессилие, хаджи Шере и Бен Абди возвратились на корабль, расплатившись с ловцами еще скупее обычного.

— Нас обокрали! — вопил хаджи Шере. — О, когда же аллах увидит это и пошлет на землю ангела мести!

— Иншаллах! — воскликнул Бен Абди. — На все его воля. А пока мы должны смириться, а вы, люди, последуйте нашему примеру.

Так говорили они, давая по одной монете на двоих, потому что меньше нельзя было дать. Так что половина ловцов оказалась с пустыми руками, и они принялись кричать, не поняв, что же произошло.

— Поделитесь между собой! — ворчал хаджи Шере, кидая по сторонам тревожные взгляды. — Одна монета на двоих!

Но ловцы стояли, подняв руки к небу и крича, и умолкли только тогда, когда сериндж Бен Абди закричал на них.

— Тише, вы, стадо баранов! Одна монета на двоих, говорит нахуда! Не слышите что ли, вы, которым море раздавило уши! Благодарите аллаха за то, что хоть что-то получили! А что осталось мне и нахуде? Только двенадцать ваших бездонных утроб и ничего больше…

— Читайте фатхи, — потребовал кто-то.

Это Шоа отважился выкрикнуть, спрятавшись за спины товарищей.

Нахуда и сериндж тревожно переглянулись. К этому крику присоединились голоса других ловцов, которые звучали уже не так шутливо и весело, как тогда, когда Саффар подал им этот пример, а грозно, неотвратимо:

— Читайте фатхи! Да, поклянитесь!

— Клятвопреступники! — выкрикнул Шоа, все еще скрываясь в толпе ловцов.

Поднялась целая буря шума и криков, и нахуда пришел в ужас.

И он встал на колени — второй раз в жизни — чтобы вместе с серинджем поклясться нагим ныряльщикам в том, что он их не обманул. И, произнося вслух святые слова, он в душе проклинал того, кто первый потребовал от него это, Саффара, в которого, к несчастью, Бен Абди так неудачно швырнул ножом.

Казалось, что фатхи помогла, словно бальзам, влитый в рану; ловцы притихли и тоже молились. Тогда-то и показался над горизонтом край тучи, похожий на сизое крыло голубя. Но хаджи Шере не обратил на нее внимания в своем гневе, а Бен Абди ярость тоже сделала слепым.

А черная туча на горизонте все росла. Наконец, и нахуда понял опасность. Но он все еще медлил, не спеша возвратиться обратно в Джумеле, потому что воздух был свежий, а не душный, как перед бурей. Вдруг поднялся ветер и, надув паруса, тряхнул корабль, чуть не сломав мачту.

— Спустить паруса! — закричал хаджи Шере и бросился к мачте.

Но в этот же миг корабль снова качнуло, и нахуда был отброшен к борту корабля. Он хотел схватиться за деревянные поручни, ограждавшие судно, но запнулся о бухту каната. Судно снова наклонилось… и хаджи Шере, схватив руками только пустоту, вылетел за борт. Он сразу же исчез в волнах, качающихся, как детская колыбель. Еще мгновение были видны края его развевающегося бурнуса — но корабль несло вперед, и вскоре нахуда исчез.

Неожиданно ветер утих, как часто бывает перед бурей.

— Киньте веревку! — крикнул сериндж.

Бросили веревку, но нахуды уже не было; колыбель превратилась в гроб — хаджи Шере совершенно не умел плавать.

— Прыгайте за ним! Утонет! — выкрикнул сериндж.

Ловцы не тронулись с места, молча стоя вокруг него.

А потом сзади раздался чей-то голос:

— Мы ловцы жемчуга и не станем ловить нахуду!

Глаза Бен Абди вспыхнули яростью…

— И не станем ловить серинджа! — добавили сзади. Он резко обернулся. К нему были обращены немые лица. Тогда он бросился в каюту, где у него было ружье — но вдруг остановился. Он был один — и он знал это. Это было ужасно. Он один среди чужих — и знал, что они — его враги.