Н. Федотов - Мир приключений, 1927 № 05

«Ворота, наверно, открыты», — учел Филька и начал готовиться к отлету.

На парадной — целая машина из запоров, что и как — ни в жизнь не разобраться.

Деранем по черному!

Облачился в коротенькое, по широченное пальтецо, — второпях не сообразил, что дамское. Забрал белые ботинки под мышки, шмыгнул на кухню… И обомлел…

Удар в самое сердце! На двери, перекрещенной железной накладкой, висит огромный замок. Висит и ехидно поблескивает новенькой никелировкой. Филька чуть не разревелся от злости.

Сломать? Да разве такого чорта сломаешь!

Пошарил глазами по стенам, ища ключ. Не тут-то было. Не иначе, как носорог под подушкой у себя держит.

Под самым потолком — нары. Только сейчас Филька обратил на них внимание. Вроде полатей, на железных болтах к потолку привинчены. Сплошь, заставлены разным хламом: корзинки, ящики, погнутые буржуйки.

Как хороший полководец, в момент составил новый план действий.

Пальто и боты отнес на место, захватил свое барахлишко в, рискуя сломать шею, полез на верхотурку. Пыли — на палец. Тем лучше, значит, сюда никогда не заглядывают. Очистил себе уголок, огородился баррикадой из рухляди, обосновался, как на долгое жительство. Совсем рассветало. Посмеялся над своим одеянием: из прорех штанов выглядывают кружевные воланы, а вместо рубахи— кремовая бабская кофточка с розовыми лентами надета, — и грудь голая.

Первым вылез из своей берлоги носорог. Долго полоскался под краном, шмыгая носом и отхаркиваясь. Вытерся мохнатым полотенцем. Поднял с полу потерянную Филькой мокрую, грязную портянку, долго и внимательно разглядывал ее у окна, — как будто загадочные письмена разбирал.

Появилась его половина в полосатых чулках.

— Что это? — повернул к ней взлохмаченную рыжую голову.

Женщина напряженно осмотрела портянку и в испуге покачала головой.

— Откуда эта мерзость?

— Кот, наверно, откуда — нибудь вытащил.

— Чорт тебя знает, везде у тебя грязь. Сколько раз говорил, чтобы хлам с полатей на чердак выкидать.

У Фильки спова защемило под ложечкой.

Носороги поставили самовар и скрылись из кухни.

«Смыться бы скорее», — тоскливо думал Филька.

Неслышными шагами появилась необычайно высокая женщина, сухая и тонкая, как жердь, с постным выражением бескровного лица. Женщина перекрестилась на иконку в углу и полезла на полку за котелком с котлетами. Дальнейшее похоже на бешено прокрученную кино-картину. По крайней мере, Филька впоследствии лишь с огромным напряжением внимания мог восстановить стремительно развернувшийся ход событий.

Как от укола иглы, тощая женщина неожиданно завыла, завизжала и, воинственно размахивая пустым котелком, открыла шлюзы своего красноречия:

— Дармоеды! Шаромыжники! Богохульники окаянные! Все котлеты слопали, мазурики! А фарш — сорок копеек полкило!.. Чтоб гвоздями обернулось у вас в животе мое трудовое добро. Мышьяку в другой раз подсыплю, а ли булавок натычу — кушайте на здоровье, жулье замореное!..

— Что за нарушение порядка? Да в моей квартире? Да в неурочное время? — выпрыгнул вдруг разъяренный носорог.

— Знаю я!.. Твои это штуки, рыжая обезьяна! — визжала тощая женщина. — Окромя вас некому! Известные воры и мошенники! Паразиты трудящих масс… Чем живете? Нашей трудовой кровушкой питаетесь!..

— Заткнись! — рычал носорог. — Какое вы имеете такое полное право оскорблять равноправных граждан? Милицию сюда!..

— Наплевала я в твои котлетки, моща смертенская! — захлебывались тут же полосатые чулки. — Сама слопала, хочешь другие заработать! Па-ка, выкуси вот это!..

Дверь закупорили полусонные обитатели: два совершенно одинаковых вихрастых молодых человека, девица с вытаращенными глазами, — не вчерашняя блондинка, а потемнее. Вокруг боевой группы прыгал на деревяшке какой-то инвалид в заячьей шапке и красных подтяжках, — повидимому, сожитель постной женщины.

Злополучный котелок с звоном отлетел в угол. Тощая и толстая женщины с артистической ухваткой вцепились друг другу в космы. Носорог, упираясь в плиту ногами, тянул тощую женщину за юбку, пока юбка не осталась у него в руках, в виде трофея. Инвалид, громко ёкая селезенкой, дубасил кого попало. Девица с вытаращенными глазами в истерике билась на плите; один из близнецов отливал ее прямо из-под крана, другой, стоя на табурете, с воодушевлением вопил:

— Граж-да-не!.. Граждане! Со-зна-тель-нее!.. Кто-то надсадисто дергал звонок черного хода, — ему так и не открыли, все были по горло заняты. Звонил телефон. Звонили на парадной.

Фильке вначале было весело, — руки у самого ходили ходуном, однако по мере развертывания баталии, мальчик струхнул, особенно, когда через час, примерно, времени, воюющие выдохлись и в кухне каким-то непонятным путем появился домуправ с портфелем и новенькой рулеткой под мышкой.

«И это только из-за котлеток», — думал Филька, почесывая вихры. — «Что же будет, когда увидят выпитое молоко, слизанный кисель и обглоданный рулет? Беда! Кости друг дружке переломают!..»

Стычка как внезапно разгорелась, также внезапно и потухла. Домуправ, солидный мужчина, мягко урезонивал своих подданных, взывая к их культурности и сознательности.

— Что это вы, граждане? Что за битва русских с кабардинцами? Не современно. В какое время живем-то, вспомните! Теперь глазами больше, исподтишка действуют, а вы — на-те-ка! — Гвалт на весь дом! Не современно…

Уговоры ли подействовали или опротивела война, только граждане один за другим покидали поле сражения. Слышалось хлопанье входной двери, — начинался мирный трудовой день.

На кухне остались домуправ и женщина в полосатых чулках. Она, сидя на табурете, одной рукой придерживала на жирной груди располосованную в ленты кофточку, с другой — сдувала запутавшиеся клочья чужих волос и, всхлипывая мягко, жаловалась:

— И в чем у ней эта звериная злость держится? Ведь моща мощей! Котлеты, вишь, у ней съели… Да я грехом считаю на кастрюльки-то ее взглянуть. Этакая язва сибирская! За квартиру семь месяцев не платит со своим безногим хахалем. А выселить — не имеешь права. Вот и живи да майся.

— Ничего, потерпите Дарья Марковна, — авось! — загадочно успокаивал управдом.

— Одноногий-то кокаином ведь промышляет… Я доподлинно знаю… А еще пудрой Коти…