Сергей Семенов - Мир приключений, 1928 № 10

Врач, пользовавший больных, давал профессору объяснения, с перепугу перевирая все, от фамилии больного до характера болезни. Профессор изредка щелкал больных скрюченным пальцем по лопаткам и отрывисто поправлял врача. Тот краснел, потел, в ужасе таращил глаза и путался еще более. Белохалатная рать благоговейно молчала, стараясь нагнать на лица вдумчивое выражение.

Подошла очередь старика, который решительно не мог осмыслить, почему вокруг такая сумятица? Он полусидел на кровати, почесывая острые коричневые ключицы, и с удивлениехи переводил близорукие глазки с одного халата на другой.

Врач давал объяснения:

— Выходящий из ряда случай, профессор. Произошел вчера… То есть, привезли вчера… Температура нормальная… Удивительно… Самочувствие хорошее… Непостижимо… А между тем… фамилия Кубышкин… То есть… левое легкое отсутствует… правое, в роде того…

Несгибающийся палец профессора долбил грудь и спину старика. Закрыв глаза, можно было подумать, что в палате поселился одинокий, но очень добросовестный и трудолюбивый дятел.

— Мда… протянул, наконец, профессор и посмотрел на свой палец.

Охалаченные люди молитвенно переглянулись, кое-кто близоруко уставился в записные книжечки.

— На что жалуешься, дедушка? — спросил профессор.

Старик заерзал на постели и заулыбался:

— Курить не дают, ваша милость.

— Вам нельзя курить. — вредно, — улыбнулся и профессор.

— Поди ты! Чего вредно? Табак, он — пользительный. Кровь разгоняет. Вот, от тебя табачком пахнет, а меня завидки берут..

В толпе кто-то хихикнул. Профессор уныло рассматривал свой палец.

— Лечиться надо, дед. Серьезно лечиться И о табаке забыть пора. На юг вас надо. В горы. На чистый воздух. Или я ни за что не могу поручиться…

Старик весь расплылся в улыбку:

— А ведь ты, ваша милость, тринадцатый…

— То есть, как это — тринадцатый? — удивился профессор.

— Обнаковенно как… Сорок годов меня от чихотки лечат. Двенадцать душ дохтуров меня стукали за это время… И все померши, как есть, до единого. И все, почесть, от нее, от чихотки… А я все скриплю. И все, как сговоривши, на юг куда-то гнали. Все двенадцать. Ты — тринадцатый, и тоже что и те… Постой, куда же ты, ваша милость, я еще не все досказал…

Профессор поднялся с табурета, на который присел перед этим и, сутулясь, направился к двери:

— Некогда мне, дед, глупости твои слушать… Меня другие больные ждут.

Старик кричал вдогонку:

— Прикажи, ваша милость, махру мою отдать. Вчерась целый цибик отобрала. Изведусь я без курева…

В дверях профессор остановился:

— Сестра, велите вернуть больному его табак.

Палата опустела. Топот мустангов затих в отдалении. Больные рабочие хохотали, сидя на своих постелях. Паренек, улыбаясь, смотрел в окно.

— Ведь вот поди ж ты, какая штука, — философствовал старик. — Как услыхал я, что табак вернут, так и дохать перестал… Оказия да и только… А он — на юг! Чудак-человек..

Очерк К. Е. Вейгелина

Ровно четверть века назад, 17 декабря 903 г., два американца, братья Вилбур и Орвиль Райт, выполнили опыт, который пился всего 59 секунд, но который по своему историческому значению все же обессмертил их имена. В этот день в уединенной песчаной местности Китти Гаук, в штате Северная Каролина, на глазах всего нескольких помощников, был совершен первый взлет человека на управляемом механическом с мотором аппарате, предварительно облетанном без мотора. Правда, и до того людям удавалось не то чтобы летать, — но подлетывать на некоторых снарядах и машинах «тяжелейших воздуха» (это техническое определение для отличия самолетов от газолетов — аэростатов, которые легче воздуха). Но раньше это были либо планеры, — аппараты без моторов, — либо такие машины с двигателями, которыми их машинисты совершенно не владели, хотя некоторые из них и отрывались при испытаниях от земли, но затем быстро и беспомощно валились обратно, неизбежно терпя аварию.

А бр. Райт совершили первый полет на аэроплане, созданном ими после длинной летной практики; и их аппарат оказался не только вполне летучим, но и прекрасно управляемым. Французы же, работавшие параллельно над этой же задачей, добились осуществления первых взлетов лишь в конце 1906 г. (Райты упорно не открывали своей тайны, желая продать ее подороже).

Так было 25 лет назад. За это время американская птичка выросла, окрепла, оперилась и высидела многотысячное потомство, которое эксплоатируется теперь наподобие и других механических средств передвижения на земле или на воде. Но человек жаден. Ему мало того, чтобы сравняться с птицами. Ведь в небесах витают не одни только птицы. Сколько еще новых и притягательных тайн в звездах, в планетах, в нашей милой спутнице Луне! Сколько неизведанного таится еще ближе — в тех далеких слоях нашей земной атмосферы, где не был ни один человек, — даже на один предмет, поднятый с земли, где мы можем только наблюдать какие-то еще неразгаданные отклики мировых явлений, не связанных с жизнью нашей бренной Земли!

За 25 лет человечество покорило себе только тонкую пленку в самой глубине атмосферы, у самой поверхности Земли. Как полотно для передвижения, атмосфера нужна на высоту 2–3 км; в гористой местности — повыше, до 5–6 км. Примерно до 7–8 км высоты простирается арена для военной авиации. А еще выше залезают только спортсмэны, алчущие рекордов, или единичные исследователи самой атмосферы; но и здесь рекорд сравнительно невелик — около 12 км. А ведь атмосфера наша распустилась много, много выше! За пределами 10–12 км — нижнее царство облаков (тропосфера) — сменяется безландшафтной средой с почти постоянной температурой от 50 до 60 градусов (конечно, мороза). Это стратосфера, — ближайшая область, которую еще предстоит покорять. Ее мы знаем только по тем записям, которые приносят самопишущие приборы, поднимаемые на баллонах-зондах (они буквально зондируют высшие слои). Но и эти отдельные и отрывочные разведки имеют свой предел — рекорд поставлен пока на высоте в 37.7 км. А стратосфера простирается еще выше, — почти вдвое выше. Правда здесь воздух очень редкий: на 40 км. атмосферное давление составляет всего около 2 мм ртутного столба, т. е. плотность воздуха равна около 1/4½ того воздуха, которым мы дышим у Земли. Но все же воздух есть, и по химическому составу он не очень отличается от нижних слоев. Выше — 60–80 км давление падает до 0,1–0.02 мм ртути (0,14—0,03 г на 1 куб. см вместо 1,050 г у земли). Здесь наблюдаются «светящиеся облака», в которых распознают мельчайшую вулканическую пыль, еще поднимающуюся с Земли; это, поводимому, последние следы от нашей планеты. И здесь же ставится искусственная граница атмосферы: выше, примерно до 200 км, следы атмосферы сохраняются главным образом в виде частиц водорода, а еще выше водород уступает место другому газу — геокоронию. Но оба последних положения являются лишь гипотезой, не разделяемой всеми учеными. Даже самый газ геокороний гипотетичен — на Земле его нет нигде, и только спектральный анализ нащупал его следы где-то в солнечной короне. Есть и другие не менее смелые теории о самых верхушечных слоях атмосферы, но твердой базы под ними тоже нет: эти места еще совершенно непрозондированы, и все, чти мы знаем, ограничивается наблюдениями в них падающих звезд и полярных сияний. Какая-то материальная среда неизбежно должна быть там, где тухнут, рассыпаясь в прах при столкновении, раскаленные метеоры, — случайные гости из чужих миров, — и где светятся и искрятся разнообразнейшими переливами северные сияния. — невидимому, как отражение электромагнитной энергии, плещущей в пятнах и протуберанцах на нашем Солнце (это тоже одна из теорий).