Д. Панков - Мир приключений, 1927 № 12

Валялись и подлинные мертвецы: им заклеило рот и нос — они задохлись.

В некоторых местах президент наблюдал, как пристреливали задыхавшихся лошадей, у которых морды были заклеены мешком от овса, сделанным из липучки.

Фронт превратился в колоссальный лагерь не то прокаженных, не то сумасшедших. Ни выстрелов, ни обычной боевой суеты не было: о неприятеле никто и не помышлял. Но все были озабочены и напуганы гораздо больше, чем если бы на них надвигалась вражеская атака. Мрачные или злобные лица, посиневшие точно от холода, унылое или недоумевающее выражение глаз, нервные движения, ругань, стоны — все это подавляло президента и его свиту, и они терялись, не зная, что предпринять и даже что сказать.

— Да, ведь, это целое народное бедствие! Что же делать?

Он испуганно, вопросительно оглядел свиту.

Во всяком случае президенту нужно было что-то сказать. И он обратился к фронтовикам с речью. Он говорил о родине, об ее чести, о необходимости победы, о зазнавшемся враге. Тоном полной уверенности сказал, что прилипание — вещь временная и неопасная. Она, если не сегодня, так завтра, наверное, будет уничтожена, и армия — победоносная, могущественная, единственная в мире, вернется домой к очагам, семьям и мирной работе.　

Речь его была длинна и патетична,　но он ее еще не кончил, когда к нему протискалась кучка солдат и офицеров, бесцеремонно подергала за полы пальто и возбужденно заговорила:

— Речи мы слышали, господин президент… Нам их не надо. Лучше дайте нам сведущих докторов, чтобы они спасли нас от липкой болезни… Слышите? Докторов! Докторов! Выпишите их из-за границы, если наши ничего не смыслят… А победа — какая там победа, если мы сами побеждены липучкой!

Президент не нашелся, что сказать, и только растерянно заулыбался во все стороны. Ему хотелось скорее уехать. Он направился к автомобилю. В это время к нему протискался чиновник связи и вручил радиотелеграмму: «Химик Бетье исчез. Дезассепс не изготовляется. Розыски предателя тщетны. В Париже наростает возбуждение! Торопитесь возвращением». Он читал, а сотни глаз впились ему в лицо и, по его выражению,　пытались понять смысл известия. Президент побледнел, робко глянул на толпу, встретился глазами с ее жутким, вопрошающим взглядом и, силясь улыбнуться, залепетал:

— Да, да… это ничего… так… — из дому — семейное. Я пришлю докторов, ученых… конечно… все будет в порядке…

Сел и укатил, оставив за собою вонь бензинного перегара и облако пыли.

ОН въезжал в Париж и наблюдал из окна автомобиля. Кучки народа собирались вокруг отдельных лиц в военных шинелях… Огромные хвосты солдат и офицеров перед дверьми больниц, амбулаторий и квартир врачей. Бегут, кричат, жестикулируют… Несут и везут на подводах людей во что-то закутанных, точно во время похоронной процессии. Куда? Зачем? Неужели это все пораженные ассепсанитасом с фронта?

Когда он приехал к себе, приемная была　заполнена министрами, высшими чинами учреждений, военными всех рангов. Он раскланялся и вошел в кабинет. Там уже ожидал его первый министр.

— Что же мы будем делать, м-сье Лясомм?

— У меня на руках странное донесение, господин президент. Армия неприятеля и часть его населения в пограничной полосе также объяты липучкой.

— Для меня тут нет новости, м-сье Лясомм. Мне и немногим другим был известен договор генерала Альма с химиком о производстве для английских войск ассепсанитаса. Армия врага прилипла в результате полета над его траншеями нашей эскадрильи, это входило в наши планы. Но нам совершенно непонятно, почему прилипла ваша армия? Конечно, сейчас наводить следствие несвоевременно. Надо сначала поторопиться избавлением от липучки всех прилипших. Как не сумели укараулить Бетье?

— Поиски еще идут, господин президент. Я думаю назначить за его голову награду.

— Разумеется надо. Только — вдруг он не явится? Надо принять самим меры. Назначьте крупную награду за открытие средства от липучки. Пусть химики поработают! Но скорее… А кока необходимо созвать совещание лучших наших медиков: ведь, нужно же что-нибудь предпринять для облегчения прилипших.

— Я только хотел предложить вам, господин президент, освободить от ареста генерала Альма. Возможно, что он мог-бы оказать нам какую-нибудь помощь…

— Альма? Ни в коем случае… Заключить так опрометчиво договор с Бетье, погубить армию!

— Но, ведь, он арестован как раз за то, что не допускал ассепсанитаса в нашу армию!

— Так что же? Теперь открылись новые обстоятельства дела, вообще, мы возимся с этой подлой липучкой по его милости…

7 мая, в 7 часов утра, в главный штаб французской армии с английской стороны явились парламентеры для переговоров о мире. Конвоируемые генералом Серсилем, они прибыли в Париж, к президенту республики.

Мирная декларация была прочитана в присутствии всего совета министров. В ней говорилось:

Войско короля Англии всегда было славно своими победами. Великобританский лев всегда наводил страх на врагов и вызывал уважение у союзников. Но… волею злой судьбы у льва в настоящее время прилипла одна лапа, и он бессилен двигаться. Королевскому правительству известно имя лица, совершившего эго беспримерное в истории злодеяние, тем не менее изменить положение армии оно не в состоянии. Однако, по точным сведениям, в таком же положении оказалась и доблестная французская армия. Предательство коснулось и ее. Его королевское величество, считая продолжение войны нецелесообразным, предлагает французскому правительству изложить условия, на которых оно сочло бы возможным немедленное прекращение военных действий.

Так была закончена война. О ее конце кричало на весь мир радио, а на всю Францию — саженных размеров плакаты. Другая серия плакатов извещала население о том, что французское правительство назначает 500,000 франков награды тому, кто укажет местопребывание Бетье. Биография его такая-то, предметы такие-то. А изловляется он потому, что именно он и есть виновник ассепсанитаса. Через час был вывешен второй анноне о том, что английское правительство с своей стороны назначает 100.000 фунтов за указание местопребывания химика. И об этом радио оповестило весь мир. Суммы на афишах пестрели аппетитным шрифтом, потрудиться над поимкой преступника стоило. Завозились сыщики всех племен, наречий, состояний; организовались даже целые синдикаты сыщиков.

Через 6 часов за особу химика был обещан уже миллион фунтов. Еще через 3 часа — два. Организации по его розыску росли, как грибы. Вообще суммы эти во всех государствах дали толчок к возникновению новой отрасли промышленности — сыщнической. И чем больше плодилось сыщиков, тем больше нарождалось химиков Бетье. Через очень непродолжительное время в любой кучке людей оказывались и сыщик, и химик. Сыщик торжественно подводил к кучке сержанта и, указывая на химика, говорил: «Арестуйте его, это Бетье!» А «Бетье», смотря по темпераменту, начинал или смеяться, или драться. Полиция сбилась с ног, ежеминутно арестовывая тысячеголового химика.