Д. Панков - Мир приключений, 1927 № 12

В 6 часов вечера появились еще плакаты и еще радио: «Правительства Англии и Франции совместно выплачивают десять миллионов франков и обещают полную амнистию самому химику, если он явится с повинной к одному из правительств двух государств».

Между тем липучка не дремала: уже слег адмирал Рамбулье, тот самый, который… Слегли Бежо, Пижо, Муссонье, Предижиль, Ассамбре, Аккруа — все выдающиеся люди страны, один незаменимее другого в своей области.

У англичан дела обстояли еще хуже: там, пораженные ассепсанитасом, постепенно занемогали военные штабы в полном составе, комиссии по военному снабжению, десятки госпиталей с больными, сотни врачей! Все это корчилось, стонало, изрыгало ругань по адресу провидения и Бетье и неизменно умоляло о помощи.

А Бетье, настоящий, подлинный, никем не находился, и не шел сам

И ВДРУГ в семь часов вечера того же дня над Францией и Англией на огромной высоте появились аэропланы и стали сеять бесчисленными объявлениями, отпечатанными на ярко-розовой бумаге:

— «Французскому и английскому правительствам от химика Жибрама-Бетье.

Ассепсанитас — мое изобретение. Я взял им в свои руки около трех миллионов людей, объятых его липкими молекулами. Липучка не выпустит их из своего мертвого охвата до тех пор, пока они не задохнутся. Они могут просуществовать еще пять дней — не больше. Потом обречены на медленную смерть. Но их спасение может быть начато через час, если правительства согласятся сделать им и всему населению противовоинственную инъекцию по способу, который в 1943 году излагал в Париже химик Жибрам. Пусть о своем согласии правительства оповестят меня и мир по радио».

Летучки вызвали неописуемое волнение. Жибрам? Это какой Жибрам? Шесть лет назад? Где? У кого? Кто знает, кто помнит? Наконец, вспомнили. Да, да. Был такой! Психопат. Странный, подозрительный, самолюбивый. Все странствовал по кабинетам министров и их канцеляриям. Но разве он не умер, или не исчез с европейского горизонта?

Прививки? Да, — он предлагал прививки. Сверлить мозги, вливать туда что-то. Помним, помним! Это было при президенте республики Шуазо. Спросить у Шуазо, кто и что за человек Жибрам. Шуазо ушел? По настоянию Альма? Ах, этот Альма! Это он накликал беду на два государства. Альма за его призвание химика должна быть несомненная смерть! Он сейчас в тюрьме, над ним состоится военный суд, но во всяком случае, он должен быть гильотинирован! Ибо он погубил три миллиона жизней! Он величайший негодяй, которого когда-либо знал мир!

А сколько человек он уволил в угоду Бетье? Неужели сорок? Таких полезных для государства лиц! Вот откуда оно — бедствие, обрушившееся на страну! Немедленно их восстановить в их должностях, а над Альма немедленно учинить суд! Теперь вполне понятно, откуда и измена, и сумятица, и вся неразбериха!

Однако, надо что-то предпринимать! Надо, во-первых, спросить всех пораженных ассепсанитасом, желают ли они антивоинственной прививки. За ними последнее слово! Прилипнувшие громко и с раздражением заговорили. Конечно, они согласны на прививку! И на что угодно еще! Без прививки, ведь, им грозит смерть! Смешно спрашивать и тянуть время! Немедленно позвать этого мерзавца, чтобы он освободил их от липучки какою угодно ценою!

Тем временем, пока шли вопросы, переговоры и сомнения, в Париж прибыл швейцарский подданный Вильгельм Брудерер, явился к первому министру и потребовал уплаты ему обещанных двух миллионов фунтов за указание местожительства химика, ибо последний живет у него, Брудерера, в его шалэ, под Маттергорном.

Новая неописуемая сенсация. По двум государствам опять прокатился девятый вал ожидания, тревоги и радости. Заскрипели перья журналистов, загромыхали вагонетки ротационных машин, затрещали телефонные звонки, застучали телеграфные аппараты. Полились потоки чернил, типографской краски и бумаги. С шумом низвергались водопады человеческих речей!

Потребовать от швейцарского правительства выдачи Жибрама! Немедленно! Сейчас! Сию минуту! В случае надобности от двух великих держав предъявить ультиматум! Не дожидаясь ответа — каждый час дорог, ибо ассепсанитас не ждет и медленно, и верно душит людей — послать экскорт в тысячу человек и взять химика силой! А тут с ним уж повести разговор по своему!! Что? Нейтральная страна? Вы ее боитесь? А что она нам сделает? Международный договор? О нем поговорим и его урегулируем потом. Может быть, составим новый… И новый наверняка будем уважать, а сейчас — к чорту международный договор! Подать Жибрама! Взять Жибрама! Силою, если Швейцария не выдаст добровольно!

И три срочных поезда, набитых десятками отборнейших рот Франции и Англии, двинулись к границе нейтрального государства, проникли в самое его сердце и, несмотря на протесты швейцарского правительства и раздражение населения, добрались до шалэ Брудерера под Маттергорном, нагрянули, как снег на голову, на химика, окружили тесным кольцом в полторы тысячи человек и привели к поезду. А поезд умчал его в Париж.

ПАРИЖ был возбужден, как стадо обезьян от появления тигра.

Везут Бетье!!!

На вокзале его встретила многотысячная толпа. Она кричала, бесновалась, отталкивала солдат и полицейских, требовала смерти химика. И когда с большим трудом оцепили площадь, где стоял автомобиль, и посадили Жибрама, толпа преградила ход машине. Вызвали помощь, автомобиль оцепили тройным кольцом охраны и медленно, все время прочищая путь сквозь толпы, повезли химика по направлению ко дворцу юстиции. А потоки людей росли. Они запрудили все соседние улицы, покрывали черным налетом, точно выпавшая печная сажа, крыши, балконы, окна, двери, автобусы и омнибусы, и стотысячеязыким ртом кричали:

— Смерть мерзавцу! Негодяй! Предатель!

И в то же время толпа жадно осматривала «негодяя» с головы до ног. Отмечала каждую деталь его костюма. Запечатлевала выражение лица, глаз, губ. Поглощала памятью движения его головы, рук, туловища.

Все кругом бесновалось. Все улицы, при появлении кортежа с химиком, немедленно превращались в Броккен с его шабашом чертей и ведьм. И среди ада злобы и воплей только Бетье-Жибрам сохранял полное хладнокровие. Он спокойно сидел и, насупив брови, осматривал толпу медленным и острым взглядом, не обнаруживая своих мыслей и чувств.

Опять во все страны света понеслись радио-волны. Они известили население всего мира не о согласии правительств на требования Жибрама, а об его аресте. А арест был связан с беспримерным в истории нарушением прав нейтральной Швейцарии…

Допрос Жибрама-Бетье решили произвести публично, в соединенном трибунале из военных и штатских властей обоих государств, в присутствии членов палат и сената. Место допроса — Париж.