Эдисон Маршалл - Мир приключений, 1918 № 02

Разсказъ Джемса Барра

Обыкновенно крэнъ Адамсъ спалъ крѣпкимъ спокойнымъ сномъ. Мучительная безсонница рѣдко посѣщала его. Крэнъ Адамсъ спалъ, какъ спятъ люди физически здоровые и матеріально обезпеченные, мозгъ которыхъ въ продолженіе дня не занимался разрѣшеніемъ трудныхъ проблемъ. Онъ ложился обыкновенно въ одиннадцать часовъ и вставалъ въ половинѣ восьмого, основательно выспавшись.

Но на этотъ разъ обычный порядокъ былъ нарушенъ: безъ всякой видимой причины, онъ проснулся въ половинѣ четвертаго ночи (по свѣтящимся часамъ на его ночномъ столикѣ) и никакъ не могъ заснуть. А между тѣмъ все какъ нельзя болѣе располагало ко сну: ночь была темная, безлунная, на дворѣ однообразно и тоскливо завывалъ вѣтеръ — предвѣстникъ приближающейся зимы, напѣвавшій баюкающую пѣсенку тому, кто уютно лежитъ въ мягкой постели; никакой посторонній шумъ не нарушалъ тишины комнаты, въ которой лежалъ Адамсъ. Но тѣмъ не менѣе онъ не могъ сомкнуть глазъ, — или, вѣрнѣе, несмотря на то, что онъ упорно держалъ ихъ сомкнутыми, сонъ не приходилъ. Онъ лежалъ совершенно неподвижно, зная, что если станетъ ворочаться и метаться въ постели, то еще болѣе отгонитъ бѣжавшій отъ него сонъ. И вотъ, мысль его невольно унеслась въ даль забытаго прошлаго, при воспоминаніи о которомъ онъ тихо вздохнулъ. А затѣмъ мало-по-малу онъ настолько ушелъ въ свои мысли и воспоминанія, что не замѣчалъ даже, что продолжаетъ бормотать, вздыхать и даже стонать время отъ времени. Онъ упорно не раскрывалъ глазъ, все еще надѣясь, что сонъ придетъ. Гдѣ-то въ отдаленіи часы пробили четыре.

— Ты что-то неспокойно спишь сегодня, — послышалось ему въ темнотѣ, но Адамсъ не раскрылъ глазъ и даже не удивился. Ни одинъ мускулъ его не дрогнулъ. Единственное, что онъ сдѣлалъ, было то, что онъ затаилъ дыханіе.

Это замѣчаніе донеслось до него, повидимому, изъ устъ человѣка, который, должно быть, сидѣлъ у самаго изголовья его постели; они были произнесены спокойнымъ, явственнымъ полутономъ, какъ разъ настолько громко, чтобы онъ могъ ихъ разслышать. Онъ отлично сознавалъ, что звукъ этотъ не можетъ быть услышанъ не только въ сосѣдней комнатѣ, но даже и въ другомъ концѣ его спальни, и что тотъ, кто сдѣлалъ это замѣчаніе, видимо желалъ, чтобы только онъ одинъ слышалъ его слова. Это уже само по себѣ было жутко, да и самое замѣчаніе: «Ты что-то не спокойно спишь сегодня» — звучало какъ-то зловѣще.

Адамсъ не могъ принудить себя выговорить хоть одно слово въ отвѣтъ на это замѣчаніе; странность этого момента какъ бы парализовала всѣ его движенія. Онъ притаился и не шевелился, какъ выслѣженный заяцъ, но при этомъ сознавалъ, что если разговоръ долженъ былъ завязаться между нимъ и его невидимымъ гостемъ, то начать его долженъ послѣдній. Молчаніе длилось долго, томительно долго, но сколько именно времени — онъ не могъ бы сказать.

Вотъ опять среди ночной тишины изъ мрака раздался тотъ же голосъ:

— Я не считаю нужнымъ предупреждать тебя, чтобы ты никого не звалъ и не протягивалъ руки къ звонку. Твой здравый смыслъ долженъ подсказать тебѣ, что всякая попытка призвать на помощь повлечетъ за собой твою гибель, безразлично, чего бы мнѣ это впослѣдствіи ни стоило. Ну, а теперь довольно объ этомъ. Я только еще разъ, повторяю: ты что-то неспокойно спишь сегодня.

Адамсъ смочилъ языкомъ свои пересохшія губы. До этого момента онъ считалъ себя человѣкомъ смѣлымъ и рѣшительнымъ, но теперь онъ въ сотый разъ называлъ себя малодушнымъ трусомъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ внутренно признавалъ, что въ данномъ случаѣ чувство, близкое къ трусости, было, пожалуй, извинительно, потому что человѣкъ, лежавшій въ постели, въ абсолютной темнотѣ зимней ночи, рядомъ съ сидящимъ подлѣ него неизвѣстнымъ ему человѣкомъ, неизвѣстно какъ проникшимъ сюда, съ неизвѣстнымъ намѣреніемъ, естественно долженъ чувствовать себя безпомощнымъ. Все это пронеслось въ головѣ Крэна Адамса въ тотъ моментъ, когда онъ готовился отвѣтить своему посѣтителю.

— Да, я что-то не могу заснуть сегодня, — вымолвилъ онъ, наконецъ, съ трудомъ.

— Значитъ, я былъ правъ, — продолжалъ тотъ же голосъ, — за послѣдніе полчаса ты не спалъ ни минуты, это фактъ. Почему? Развѣ ты вообще страдаешь безсонницей?

— Нѣтъ, напротивъ того, это нѣчто совсѣмъ непривычное для меня, и, насколько я помню, это случается со мной впервые.

— И при этомъ нельзя сказать, чтобы это было пріятно?

— Безусловно, — согласился Крэнъ Хдамсъ.

— Такъ. Но не будемъ говорить такъ громко; я не желаю доводить дѣло до несчастнаго случая. Скажи мнѣ, почему же ты впервые томишься мучительной безсонницей? Говорятъ, въ такихъ случаяхъ хорошо помогаетъ чистосердечная исповѣдь; а я какъ разъ самый подходящій для роли исповѣдника субъектъ. Я лучше всякаго другого пойму и оцѣню исповѣдь лю бого. преступленія, потому что я въ этого рода дѣлахъ весьма свѣдущъ.

— Такъ вы… вы… преступникъ? — ослабѣвшимъ голосомъ спросилъ Адамсъ.

— Да, какъ и ты, я полагаю. Развѣ я былъ бы здѣсь, если бы не былъ преступникомъ.

— Я полагалъ, что вы, можетъ быть, просто эксцентричный человѣкъ…

Неизвѣстный глухо разсмѣялся.

— Да, это было бы, пожалуй, чуточку эксцентрично пробраться въ чужую квартиру ночью только для того, чтобы позабавить себя рискомъ быть принятымъ за грабителя, не правда ли? Но повѣрь мнѣ, что меня привела сюда не эксцентричность, а сам й хладнокровный и обдуманный разсчетъ. А теперь, когда я уже здѣсь, признаюсь, ты возбудилъ во мнѣ любопытство, и я хочу удовлетворить его. Я задамъ тебѣ рядъ вопросовъ, на которые прошу тебя отвѣтить. Въ матерьяльномъ отношеніи ты, повидимому, хорошо обезпеченъ, не такъ ли?

— Да.

— И у тебя конечно, не мало друзей?

— Да, не мало.

— Значитъ, если у тебя есть что-либо на совѣсти, то содѣяно оно было не теперь въ послѣдніе годы, а когда-нибудь раньше? Очень многія преступленія не представляютъ собою соблазна для людей матерьяльно обезпеченныхъ, какъ, напримѣръ, грабежъ, воровство, вымогательство или даже самая простая недобросовѣстность. Слѣдовательно, то, что ты сдѣлалъ, или то, чего ты не сдѣлалъ, а долженъ былъ сдѣлать, — преступное дѣяніе, которое мѣшаетъ тебѣ теперь спать, — было совершено тобою давно, уже много лѣтъ тому назадъ. Да?

— Да, — подтвердилъ Адамсъ, чувствуя, что ему не подъ силу воздержаться отъ признанія.

— Какъ видишь, — продолжалъ голосъ, — я до извѣстной степени философъ въ этомъ отношеніи; меня интересуетъ самый процессъ преступности, въ мозгу, т. е. вліяніе ея на мысли и совѣсть человѣка, до и послѣ преступленія, въ тѣхъ случаяхъ, конечно, когда совѣсть еще не совсѣмъ заглохла. Въ данномъ случаѣ, она еще, повидимому, жива?