Эрнст Бутин - Золотой огонь Югры [Повесть]

— Да-а, занятная байка, — усмехнулся Семен. — И что же, казаки не искали больше того золотого истукана?

— Как не искали? — возмутился дед. — Повсюду искали. Ведь ежели б оне тем идолом завладели, как бы их остяки почитали, сам подумай! Провианту, ясаку натащили бы — страх! Однако не нашли, пропал идол. — Никифор меленько засмеялся. — Забыли даже, что провизию заготовлять надо, принялись рыскать по тем местам, где наипервейшие инородческие капища. И в Рачево городище ходили, и в Цингалинские юрты, и в Нарымский городок, и здеся побывали. Сказывал ведь я про тутошний бой. Не забыл?

Семен, глубоко затянувшись, кивнул.

— То-то, — назидательно проворчал старик. — А отсель оне двинулись на Белогорье, где само главно остяцко святилище было… Егорий, как тама у господина Миллера сказано? — не отрывая глаз от Семена, выкрикнул вдруг Никифор требовательно и самодовольно.

Егорушка набрал полную грудь воздуха, зажмурился и выпалил:

— В древние времена было там место поклонения некой знаменитой богине, которая вместе с сыном восседала на стуле нагая. Ей остяки приносили жертвы и дары, за что она оказывала им помощь на охоте, в рыбной ловле и во всех их делах! — Мальчик перевел дух, снова вздохнул поглубже и снова затараторил: — Эта богиня при приближении казаков приказала себя ухоронить, а самим остякам спрятаться. Что и было исполнено, и когда казаки высадились на берег, то не нашли там ничего, кроме пустых юрт. И пробыл Брязга на том месте три дня!

— Во! Три дня! — восторженно выкрикнул Никифор. — А чего казакам три дня делать, ежели все местные людишки разбежались?

— Кто такой этот Миллер? — громко спросил неожиданно для всех Латышев. — Почему ему надо верить? — Он тоже глубоко затянулся, его лицо осветилось, на деда Никифора глянули едкие, насмешливые глаза.

— Миллер кто такой? — Никифор растерялся и даже руками слегка развел, словно поражаясь, что такого человека не знают. — Ба-альшой ученый энтот Миллер. На службе русской академии состоял. В одна тыща семьсот сороковом годе первое научное описание Сибири сделал. До невозможности обстоятельный немец. Все архивы городов сибирских перелопатил, однех документов да бумаг разных несколько возов вывез. — Помолчал, шмыгнул носом. — Можно ему верить. Все верят.

— Но ведь этот самый Миллер не пишет, что богиня золотая, — Семен, поплевав в ладонь, затушил об нее окурок. — Может, то и не Золотая Баба вовсе была.

— Верно, милок, не пишет, — Никифор тяжело, огорченно вздохнул. — Он, промежду нами, и не верил в тую Золотую Бабу — Сорни Най. — И опять тяжело вздохнул. — Однако уверенно говорит, что был какой-то золотой кумир, который прятали от Ермака. Ермак-то Тимофеич тоже ведь искал то чудо золотое. На многих мольбищах побывал, а находил токмо пустые кумирни в капищах да напуганных баб с детишками…

— Ну ладно, побалакали и хватит, — перебил Латышев. Бросил под ноги красную точечку окурка, растер подошвой. И приказал: — Савостин, сменишь часового!

Молоденький чоновец тоже торопливо затушил окурок. Вытянулся, одернул гимнастерку. И Латышев гимнастерку под ремнем оправил.

— Я— к остякам. Посмотрю, хватит ли бочек. Может, всех оленей пока забивать не надо. А вы, Никифор Савельевич, и ты, Семен, завтра, как станет светло, будете упаковывать это, — повел рукой в сторону еле видимых в полумраке жердей с гирляндами рыбы.

И вразвалку вышел из темного амбара в светлую дверь.

— Надо бы Ермаку поласковей, — задумчиво сказал Савостин, глядя в удаляющуюся спину командира, который твердо шагал по белой от луны траве. — По-мирному надо было. Зачем на людей страх нагонять.

— Это ты про остяков, что ль? — решил уточнить Никифор. — Не, оне его не боялись. Оне за Золотую Бабу боялись. Ее, стал быть, защищали, а так не враждовали с нашими, не-е… Дружно жили с русскими, полюбовно. Да вот, к примеру, — тихо засмеялся, покрутил не то с осуждением, не то с восхищением головой. — Пелымские шаманы шибко не хотели, чтоб Ермак Тимофеич на Русь уходил. Ну и наволховали ему, быдто нет евонной дружине пути назад, быдто погибнут все, ежели за Урал пойдут. Хитрили, понимать ли, чтоб остался, значит Ермак, чтоб от Кучума их оборонял.

— Ну уж! — возмутился Семен. — Станет Ермак каким-то шаманам верить!

— Поверил — не поверил, не знаю, — Никифор хитро, с усмешечкой взглянул на него, — однако не пошел ведь назад к Строгановым, под Кашлык возвернулся. Шаманы, оне тоже не дураки. Хоть чего внушить могут, особливо ежели в глаза, не моргнув, уставятся. — Почесал щеку, посмотрел с сомнением на чоновцев, будто размышляя: говорить ли? Решился. — Окромя того, хитрости всякие знают. Семен вот Ульяныч Ремезов, тезка твой, — дернул головой в сторону Семена, — пишет, что когда шаманы Ермаку-то в Чендыре колдовали, то… А ну-ка, Егорий, огласи! — потребовал весело у внука. — У тебя память цепче, точней скажешь.

— По знаку главного волхва подручные его схватили оного волхва под руки и, крепко связав, бросили наземь, — не задумываясь, принялся чеканить Егорушка. — Опосля чего схватили длинный ножи проткнули тем ножом брюхо связанного волхва насквозь. Колдун же сей не токмо жив остался, но смеялся и, приказав развязать себя, выдернул из брюха свово нож окровавленный. А для вящей славы своей набрал в пригоршню кровь, что текла из него, принялся к великому смущению и удивлению казаков кровь ту пить и мазать ею лицо свое… Во, дяденьки, к вам небось идут! — Показал пальцем на бойца в буденовке и с винтовкой за спиной, который неторопливо брел от чумов к амбару. И снова зачастил с удовольствием — Опосля того волхв откинул шкуру, прикрывавшую тело его, и показал брюхо без следов ранения, хотя казаки воочию видели, как нож проткнул оное брюхо и конец ножа торчал из спины.

— Маненько в слоге напутал, — с укоризной заметил дед. — Всяких разных слов от себя навставлял. Но изложил правильно. Молодец!

Чоновцы, выйдя из тени в прозрачную светлую полосу лунного света, лившегося в дверь, поджидали приближающегося товарища. Никифор увидел снисходительно-скептическую ухмылочку Семена, огорчился.

— Опять не веришь?! — выкрикнул, сдергивая с гвоздя массивный кованый замок. — Миллеру не веришь, Ремезову не веришь! Экой ты, право, скушный, без удивления в душе! — Раскинув руки и несильно нажимая на спины Семена и Савостина, подтолкнул их наружу. — Да об энтом шаманском чуде не один Ремезов, многие ученые сообчали, — негодовал, посматривая на Семена и закрывая тяжелые скрипучие двери. — И все до тонкостей, до последней тютельки сходится. — Старик, вставив дужку замка в кольца, с усилием, с натугой повернул огромный ключ.

— Принимай пост, Савостин, — подойдя, устало сказал небритый пожилой караульный. Медленно стянул с плеча винтовку, протянул молоденькому чоновцу. — Значит, так. Главный объект — этот склад, — показал взглядом на амбар. — Проверь замок… — Подождал, пока Савостин, прижав винтовку к бедру, подергал левой рукой замок. — Потом — коптильня. Она не заперта. Заходи туда, посматривай, чтоб чего не загорелось ненароком. — Опять помолчал, и лишь когда Савостин понимающе кивнул, продолжил: — Двенадцать оленей под твоим присмотром. За ними особенно приглядывай. Карауль. Ну и наш сон тоже, — он улыбнулся. — Все, кажется… Пост сдал.