Николай Великанов - Схватка в западне

Прошло больше часа, как разведчики заняли этот неуютный наблюдательный пункт на берегу ручья. За это время они только и успели заметить, что у поселковой развилки торчит одинокий сторожевой казак, что с тракта в поселок проскакало четверо верховых и лишь двое обратно.

— Давай, Макар, так порешим, — предложил Хмарин Пьянникову, — ты тут покуда оставайся, за конями и трактом присматривай, а я вон к тем кустам боярки выдвинусь.

Ломая тонкий лед заберегов, Степан прохлюпал через ручей и вскоре скрылся в зарослях боярышника.

Хмарин добрался почти до самой развилки. Теперь он мог хорошо рассмотреть и казака-сторожевого, и ехавшего на дрогах со стороны Махтолы пожилого крепыша в черной папахе и офицерской шинели с погонами рядового.

Возле сторожевого дроги остановились, семеновцы закурили. Запах крепкого самосада дотянул до разведчика. «Эх, хотя б на одну цигарку!» — сладко вздохнул Степан.

Крепыш в черной папахе кинул казаку вожжи, направился в боярышник, на ходу расстегивая шинель. Степан усмехнулся: «Приперло, видно, дядю». И тут же в уме мелькнуло: «Ведь прямо на меня чешет».

Энергично раздвигая колючие ветки, крепыш в самом деле держал точно на Хмарина. В нескольких саженях от него он хотел уже присесть, но, оглянувшись назад — слишком близко дорога, — продолжал продвигаться дальше.

Шесть, пять… три шага осталось до черной папахи. В сознании Хмарина боролись два решения — уходить или брать? Брать — риск большой, но и от соблазна пленить «черную папаху» Степану было трудно удержаться. Брать, надо брать.

Наган — на боевой взвод. «Ну давай, давай еще ближе, дядя».

Кусты раздвинулись, и глаза столкнулись. В дядиных — дикий страх при виде зловещего зрачка-дула, направленного ему в лоб, в Степановых — холодная непреклонность пойти на любую крайность.

— Т-ш-ш-ш… Ш-шлепну, — угрожающе прошипел Хмарин.

Чуть наклонившись вперед, он свободной левой рукой потянулся к карабину семеновца; у того закатились глаза, физиономия исказилась, он издал глухой вопль:

— Уби-и-ии…

В тот же миг хмаринская пятерня вместо карабина намертво сомкнула перекошенный рот белогвардейца, а правый кулак с зажатым в нем наганом со всего размаху опустился на черную папаху. «Дядя» без стона рухнул на землю.

Степан бросил взгляд на развилку — все тихо: казак спокойно сторожил дроги. Опасаясь, как бы крепыш не заорал снова, он заткнул рукавицей рот его, затем связал ему руки. Теперь поскорее к Макару Пьянникову.

Сняв с белогвардейца карабин и забросив себе за спину, Степан подлег под семеновца, взвалил на плечи. Полусогнувшись, он торопливо двинулся протоптанным путем к ручью. «Потерпи, дядя, немного. Не дай тебе бог оклематься раньше времени, — говорил тихо своей ноше Степан. — А то ведь не довезем тебя целым в отряд. Тимофей Егорыч сердиться будет».

Белогвардеец оказался непомерно тяжелым. Какой ни здоровяк Хмарин, но без отдыха дотащить его до ручья не смог. До воды рукой подать, она журчала уже где-то совсем рядом, а мочи нет больше, ноги подкашиваются. Еще шаг — и Степан свалится.

Пошатываясь, он осторожно опустил крепыша в жухлую траву и сам повалился рядом. С развилки донесся ослабленный расстоянием голос:

— Ты скоро там?

Видно, сторожевому казаку надоело ждать своего сослуживца.

Белогвардеец, кажется, еще не пришел в себя. Хмарин послушал сердце: стучит. «Молодец, дядя, — мысленно похвалил он семеновца, плотнее заталкивая рукавицу ему в рот. — Дай переведу дух маленько, и двинем дальше».

— Путин!.. Ты живой? — уже с тревогой слышалось с развилки.

Хмарин с трудом поднял свою ношу и теперь уже напролом двинулся по боярышнику на журчание воды. Острые колючки раздирали, рвали в кровь кожу рук, лица. Степан не чувствовал боли. У него сейчас одна была боль — тяжесть. Выдержать бы, дойти с пленным до ручья, там Макар увидит — поможет.

Под ногами затрещал лед. «Пьянников, где ты?..» А с развилки: «Путин! Отзовись…» Сапоги скользят на голышах. «Макар, помоги же». А вдогонку: «Пу-утин!..»

Наконец-то появился из тальника Пьянников. «Скорее, Макар, скорее». Хмарин из последних сил поднимался на берег.

А с развилки — бах! бах!..

Захваченного Степаном Хмариным крепыша-белогвардейца допрашивал Субботов. Тулагин молча сидел в стороне.

— Фамилия? Откуда родом? С какого времени в Ургуйском гарнизоне? — задавал вопросы Софрон.

— Фамилия моя Путин, господин начальник, — с готовностью ответил крепыш. — Казак Ундинской станицы, мобилизован из запасных второй очереди. В Ургуе служу два с половиной месяца.

— И кем же ты значишься при службе? — подозрительно оглядел Субботов офицерскую шинель пленного.

— Вестовым хорунжего Филигонова.

— Подтверждаю, товарищ командир, — кивнул Тулагину Глинов, присутствовавший при допросе. — Все как есть. Не брешет. Помню, Филигонов надо мной измывался, так вот он, Путин, неотлучно был при хорунжем. Но бить не бил. Можно сказать, даже соболезновал. Перед тем как Филигонов отправил меня на порку, Путин даже хлеба мне дал, штоб, значит, подкрепился я.

Пленный Путин смекнул, что командир партизан не тот, кто его допрашивает, а другой, который молча сидит на валуне. Стараясь привлечь к себе внимание Тулагина, он кашлянул, добавил, обращаясь уже не к Субботову, а к Тимофею:

— Если пожелает господин красный командир, все расскажу без утайки.

Тулагин взглянул на пленника рассеянно: погруженный в какие-то свои мысли, он, казалось, не интересовался словами белогвардейца.

Вопросы по-прежнему задавал Субботов.

— Численность гарнизона? — отрывисто спросил он пленного.

— Шестьдесят человек вместе с хорунжим. И дружинников около двадцати. Но счас в Ургуе почти никого нету. Есаул Кормилов увел ночью казаков вдогон партизанам. Остались постовые наряды.

— Где пулеметы расположены?

— Один на въезде в поселок, другой — возле брода и третий — на переправе.

— Куда ездил спозаранку?

— В Махтолу. Отвез по приказу хорунжего к войсковому старшине Редкозубову купеческую дочь Любовь Матвеевну Шукшееву с новорожденным и Церенову…

Услышав о Любушке с сыном и Насте-сестрице, Тимофей встрепенулся. С лица слетела задумчивая сосредоточенность, он вскочил с валуна:

— Любовь Матвеевну? К войсковому старшине Редкозубову? — обжег пленника его вспыхнувший взгляд.

— Так точно, Любовь Матвеевну, — заморгал глазами Путин. — К войсковому старшине Редкозубову. — Ему было не понять, почему упоминание о Любови Матвеевне Шукшеевой вызвало такую резкую перемену в партизанском командире, но соображение сработало, что он должен больше рассказать о купеческой дочке: — Хорунжий Филигонов со своим дядюшкой есаулом Корниловым оказались близкими соприятелями с богатым могзонским купцом Шукшеевым. Вот и велели мне отвезти женщин к войсковому старшине. Притом передали просьбу: мол, пущай до Читы их возьмет, а там в Могзон переправит. Войсковой старшина поначалу не дюже хорошо отнесся к ним, а как узнал, что Любовь Матвеевна купеческая дочь, изменил отношение. Хозяину Ерохову велел комнату какую получше выделить.