Ричард Коннелл - Друг Наполеона [Рассказы]

Они оживлённо беседовали.

— У этого парня броня, как у черепахи, и повадки гремучей змеи, — говорил мистер Перрин.

— Не забывайте, — напомнил Райт, — что он знаменитый авторитетный эксперт. Хозяин верит ему во всём.

— Ну, он перестал бы верить так слепо, узнав, что он посадил служителя при лифте на место кассира. Я слышал, что новый кассир, не проработав и часа, положил в карман шесть тысяч долларов и исчез.

Горас навострил уши и поставил регулятор на самый тихий ход.

— Да неужели? — всполошился Джим Райт; — И так у хозяина сегодня скверное настроение. Когда я уходил от него, он говорил: «В делах компании так же много систем, как в куске сыра. Подумать только, эти высоко оплачиваемые фрукты не могут ответить мне, какова средняя себестоимость и продажная цена куска мыла!»

Тут лифт остановился. Горас волей-неволей выпустил собеседников.

Он начал вспоминать слова мистера Коуэна на вчерашнем собрании. Надо быть смелым…

Как новичка, его в тот же день оставили на вечернюю работу. Ровно в 6.01 дважды коротко и резко звякнул звонок лифта. Горас, изучавший правила управления лифтом, понёсся на восемнадцатый этаж.

Вошёл только один пассажир. У Гораса занялся дух. Он узнал пальто и цилиндр председателя компании.

Горас стиснул зубы. Он повернул рукоятку, и лифт стал опускаться. Семнадцатый, шестнадцатый, пятнадцатый, четырнадцатый, тринадцатый, двенадцатый… И вдруг быстрым поворотом рукоятки Горас остановил лифт между двенадцатым и одиннадцатым этажами.

Горас остановил лифт между двенадцатым и одиннадцатым этажами.

Ловко опустил в карман контрольный ключ. Потом обернулся к председателю.

— Вы ни черта не понимаете в управлении лифтом, — хмуро заметил тот.

— Конечно, не понимаю, — произнёс Горас громким странным голосом, и сам не узнал его. — Но я знаю себестоимость куска «Детского розового мыла».

— Что это значит? Кто вы такой?

Великий человек был скорее удивлён, чем рассержен:

— Ниммс, — коротко ответил Горас. — Двадцать одни год я служил кассиром на семнадцатом этаже. Теперь служитель при лифте по распоряжению мистера Коуэна…

Мистер Гаммер нахмурил брови.

— Итак, вы полагаете, что можете сообщить мне, во сколько обходится нам кусок «Розового детского»?

О нём говорили, что он никогда не упускал случая.

И вновь Горас вспомнил одну из тех бесед, что вёл с ним мысленно.

— Послушайте, мистер Гаммер, — начал он. — Западные фабрики в прошлом году выпустили 9 576 491 кусок «Розового детского туалетного». Себестоимость куска составляла…

И так далее.

Горас сел на своего конька. Цифры и статистические данные так и сыпались с его языка; подробности, детали, которые он до того держал закупоренными в себе, вырывались наружу. Он знал все дела компании. Орен Гаммер слушал его с интересом, время от времени вставляя короткие вопросы. Горас Ниммс давал короткие ответы. Закусив удила, он забыл и о блестящем цилиндре и о решительном подбородке человека, который каждое утро умывал сорок миллионов физиономий. Горас боролся за право вновь занять свою клетку и говорил с небывалым красноречием.

— Чёрт возьми! — воскликнул Орен Гаммер. — Да вы знаете все дела лучше меня. И Коуэн ещё сказал, что у вас не математический ум. Завтра же утром первым делом загляните ко мне в кабинет.

Горас Ниммс, в своём чёрном парадном сюртуке и новом галстуке, был немедленно допущен в кабинет председателя. Он старался держаться спокойно, но страшно волновался.

— Берите сигару, Ниммс, — сказал Орен Гаммер, придвигая к нему ящик с сигарами, которые Ниммс видел лишь в мечтах. Потом председатель позвонил. Явился секретарь.

— Позовите сюда мистера Коуэна, — распорядился председатель.

Вошёл сияющий экстраординарный эксперт:

— Добрый день, мистер Гаммер, — почтительно сказал он. Потом остолбенел, узнав Ниммса.

— Пожалуйста, мистер Коуэн, — величественно сказал председатель, — прежде чем вы уйдёте, познакомьтесь с мистером Ниммсом. Он изобрёл для нас новую систему калькуляции. Пройдите с ним в кассу, он вам выдаст расчёт…

Я бы не назвал Картера лгуном. Если человеку нравится рассказывать невероятные истории, — пусть рассказывает. Почему не послушать? В сущности, он хороший человек, и его маленькие слабости, никому не мешают. При этом он ничуть не обижается, если ему не верят.

Полная противоположность ему — Притчард. У него нет ни малейшего чувства юмора, и все он принимает всерьёз.

Я любил их обоих и познакомил в надежде, что они подружатся. Но дела сразу же пошли плохо. Картер, конечно, воспользовался случаем начать один из своих диковинных рассказов. Мы пили портвейн, классический напиток рассказчиков. Картер рассказывал, а Притчард, склонив голову, внимательно слушал, изредка скептически вставляя:

— О! Неужели?.. Странно… гм… Неужели это с вами было?

А Картер несся на всех парусах:

— … Выплыв на поверхность, я увидел, что ношусь совершенно один по необъятному простору океана. Ни человека, ни щепки не осталось от погибшего китобойного судна «Лэди Кэт»…

— Я что-то не помню сообщений о гибели «Лэди Кэт», — задумчиво заметил Притчард. — Но, разумеется, не могу же я уследить за всеми крушениями, — добавил он, точно в свое оправдание.

— Это было пять лет назад, — утешил его Картер. — Ну-с, итак, я был одинок. Но так казалось мне лишь с первого взгляда… На вершине огромной волны появился длинный ящик с гарпунами; я его заметил, когда он еще лежал на палубе. Он плыл так близко, что я мог коснуться его рукой. Вы должны принять во внимание, что это была единственная вещь, — кроме меня, — спасшаяся с погибшего корабля. Понимаете, отплыви я немного в сторону, я не встретил бы ящика; отплыви ящик немного в сторону — он не встретил бы меня. Но, к общему нашему благополучию, мы оба встретились. Это удивительно редкий случай, прямо-таки поразительная удача.

— Думаю, что у вас не было времени долго размышлять на эту тему, — возразил Притчард.

— Я быстро вскарабкался на ящик, — поспешно продолжал Картер. — К счастью, он был достаточно высок, и вода не достигала крышки, так что утонуть я не боялся. Ящик был солидный, дубовый, метра два длиной, и полтора — шириной и, как я позже обнаружил, так плотно сколочен, что не пропускал воды. Но все же мое положение было безотрадно. Ураган, о котором я уже говорил, отогнал китобойное судно на сотни миль от всех известных водных путей, и вот я очутился среди наиболее пустынной части Тихого океана без пищи, без воды, на несчастном ящике, игрушке волн.