Капитан Данри - Авиатор Тихого океана

– Да здравствует Франция!

И этот крик вырвался у всей команды, столпившейся у борта и на реях, точно стоголосое эхо.

Морис Рембо тогда только заметил, что у всех были в руках бокалы. Весь экипаж пил французское вино в честь француза.

Он пил медленно, крикнув в свою очередь:

– Да здравствуют Соединенные Штаты!

И он думал о Кэт, в которой сосредоточились для него все 45 штатов Союза.

Вдруг воцарилось трогательное молчание. Все были в ожидании торжественной минуты.

Как и во время предыдущих отлетов, нужно сразу уничтожить удерживающую привязь. На этот раз она не удерживала, а только поддерживала аэроплан; она была вертикальна, и аэроплан будет освобожден при помощи крюка с пружиной, снимаемого посредством веревки.

Машина была застопорена, и «Фултон», преднамеренно повернувший к западу, очень медленно скользил по неподвижному морю, оставляя за собой рябь в виде прямой линии, точно указывавшей направление к Сан-Франциско.

Угол направления был тщательно вычислен по карте и вручен авиатору.

Он был на 63°4´ – немного увеличенный вследствие уклонения, которое вынужден был сделать «Кэтсберд» для того, чтобы идти на север, впереди «Фултона». Местонахождение парохода было установлено очень точно. Они находились на 13°2´37´´ западной долготы по Гринвичскому меридиану и на 35°4´28´´ северной широты. Расстояние от этого пункта до Сан-Франциско составляло 446 миль, или 825 километров.

Все эти цифры были записаны и отданы Морису Рембо.

Все шлюпки с «Фултона» были опущены на воду и выстроились на 200–300 метров на пути к Сан-Франциско на случай падения, возможного вследствие изменения способа поднятия аэроплана.

Морис Рембо позаботился установить руль глубины параллельно направляющему кабелю для того, чтобы заставить направляющий блок оставаться в соприкосновении с этим кабелем с самого конца его; он поднимет его, только отделившись от этой последней точки опоры.

Этот момент было очень трудно уловить, так как, дойдя до конца наклонной плоскости, он будет находиться не более как в пяти метрах над водой.

При отлете из Мидуэя он скомандовал, находясь на высоте более десяти метров над уровнем моря, на острове Гавайи – на высоте стены кратера над лавой Галемаумау.

Но инженер вполне доверял теперь своему аппарату.

Он чувствовал его.

Он был связан с ним, как наездник с своей объезженной прирученной лошадью.

И когда, пустив винты полным ходом и крикнув «отпустите», он почувствовал, как аэроплан двинулся вперед, авиатор был совершенно спокоен: «Кэтсберд» поднимется и поплывет среди своей стихии с легкостью пловца, только что бросившегося в воду.

И действительно, аэроплан взвился легко, величественно, уносясь к синему небу, даже не прикоснувшись к воде.

И вскоре позади авиатора Тихого океана замолкли крики «ура», сопровождавшие его торжественный отлет.

Было 11 часов 20 минут утра.

Тем временем беспрестанно возрастающее волнение охватывало не только большой город Калифорнии – Сан-Франциско, но и всю Америку.

Японский вопрос, несколько лет тому назад так живо волновавший общественное мнение, вызвавший очень серьезные столкновения между штатом Калифорния и президентом Рузвельтом и который, казалось, был улажен под энергичным влиянием правительства штата – теперь возродился и привел непосредственно к роковому концу – войне, возникшей в такое время, когда Америка не ждала ее.

Давно прошли те времена, когда янки, главный поставщик Японии, искавшей у него учителей и матросов, чувствовал настоящую любовь к этим «милым маленьким япошкам» и находил удовольствие в созерцании их подражания его собственным доблестям, их инициативы и упорства.

Неожиданные победы Японии над Россией, сначала принятые в Новом Свете с большой симпатией, были первым похоронным звоном над доверием Соединенных Штатов, показав им, какой экономически опасный конкурент появился около них.

Утвердившись на берегах Тихого океана, американец думал превратить его в американское Средиземное море, и он немедленно проложил путь своему морскому империализму на запад при помощи аннексии островов Гавайских, Самоа, Филиппинских и части Марианских.

Вдруг Цусима обнаружила перед ним съежившегося на соседнем берегу противника, затаившего в тиши свою мощь и гордого своими победами и решившего поддерживать господство Восходящего солнца на океане, омывающем берега Азии.

И этот противник желал не только захватить в свои руки торговлю монгольских стран, но он еще намеревался покорить посредством инфильтрации американские острова и провинции, расположенные по берегу Тихого океана…

Японцы устремились в количестве 20 тысяч человек ежегодно в Калифорнию. В 1908 году их было 60 тысяч в Сан-Франциско, и газеты в Токио называли этот штат не иначе, как Новой Японией.

Японские и китайские эмигранты были сначала приняты американскими промышленниками очень радушно, так как они требовали за свой труд плату, которая была значительно ниже заработной платы белых, довольствовались горстью риса и были трезвы, мягки и терпеливы. Ко всем этим качествам присоединялось еще то преимущество, что они никогда не принимали участия в этих народных синдикатах, тиранических учреждениях, требования которых стали прямо легендарными.

Но вскоре опасность от возрастающей иммиграции стала очевидной. Если бы она продолжалась еще 20 лет, то монгольская раса в лице желтолицых детей, родившихся в Америке и таким образом ставших американскими гражданами, овладела бы политическими выборами точно так же, как она начала забирать в свои руки некоторые отрасли торговли и промышленности.

С тех пор началась реакция против желтой опасности в Сан-Франциско – космополитическом сброде, которому больше всего угрожала эта опасность.

«Лига изгнания японцев и корейцев» соединила республиканцев и демократов и проповедовала, что «азиатская иммиграция является проклятием для американских рабочих» [5] Андре Тардье. «Записки о Соединенных Штатах». . Бюро народного просвещения штата Калифорния удалило японских детей из школ в Сан-Франциско и вызвало кризис 1907 года. Несмотря на личное вмешательство Рузвельта, провозглашавшего, что японцы должны пользоваться равноправием среди прочих национальностей – движение против них усиливалось, перешло на Гавайские, Филиппинские острова и выразилось в кровопролитных столкновениях.

Когда Япония выразила твердое намерение поддерживать своих соотечественников, то даже Рузвельт нашел нужным сделать им внушение посредством морской демонстрации.

На основании своей любимой поговорки – «Говорить мягко и держать наготове толстую дубину» – он отправил флот в кругосветное плавание. Одна дивизия этой эскадры была принята в Йокогаме корректно, и государственный муж Америки, будущий президент Тафт, отправившийся в Токио для улаживания последних затруднений, стал там предметом восторженных манифестаций.