Борис Медовой - Тайна

Подобранного в тайге человека внесли в эту комнатушку, уложили на топчан. Чанышев принялся медленно и осторожно разматывать окровавленные бинты.

Голый каменистый остров. И нет на нем ни единой человеческой души. Только тысячи птиц взмывают в воздух и, шурша крыльями, в тревоге уносятся куда-то вдаль. Что-то их напугало.

…Остров стал исчезать, растворяться в оранжевой дымке. Зыбкая пелена становилась прозрачней. И вот уже сквозь нее стал виден низкий бревенчатый потолок. Почудилось, будто донесся издали тоненький детский голосок, который нараспев декламировал;

А потом Каштан услышал стоны и тут же понял, что стонет он сам. Потом увидел склонившегося над ним краснолицего богатыря, который освобождал его от бинтов.

Посмотрев на истерзанную тигриными когтями спину Каштана, Чанышев присвистнул:

— Хороши узорчики, прямо скажем.

— Залатаешь? — спросил Свиридов.

— Сделаем, о чем разговор. Скажи Намунке, пусть принесет парочку пантов, как только срежете.

Заметив, что Каштан очнулся, пантовар сказал ему:

— Ты не сомневайся, парень, шкуру твою содранную обратно приживим. Через неделю будешь ты у меня как огурчик. А через две — как помидор. Не будь я Серега Чанышев.

Рассыпавшиеся цепью люди гнали из кустов олений табунок. Олени уходили от них перебежками. Они на несколько секунд замирали, всматривались в загонщиков, затем трепетно вздрагивали и уносились стремительно и беззвучно.

Оленям казалось, будто они уже недосягаемы. И не дано было им, простодушным, понять, что мчатся они уже по хитроумной трассе, огороженной металлическими сетками. Лабиринт из сетчатых заборов сужал и направлял их путь. И наконец, они оказались в небольшом огороженном дворе. Опомниться не успели, как захлопнулись позади ворота и звякнула тяжелая щеколда. И дорога на волю осталась одна — через узкий коридорчик панторезки.

Олень бросался в эту манящую светом и свободой щель. Но, оказавшись в узком пенале панторезки, слишком поздно понимал, что попал в беспощадную ловушку. В нем клокотало, пульсировало бешеное напряжение. В выпуклых глазах светилось безумное отчаянье.

Свиридов двумя взмахами пилы отсекал оба рога. Кровь ударяла из-под пилы. И олень кричал взахлеб, пронзительно, тоскливо.

Его отпускали, и он взлетал в воздух в диком яростном прыжке. И затем уносился прочь, запрокинув обесчещенную безрогую голову.

Когда пропустили табун, Свиридов протянул Намунке, раскосому смуглому орочу-оленеводу, два отпиленных рога:

— Отнеси Сереге. Для раненого.

Панты были теплыми, мягкими, покрытыми нежным персиковым пухом. Казалось, в них еще пульсирует гулевая кровь, живая плоть оленя. Она сочилась из корешка, и Намунка, пока нес рога на пантоварню, с удовольствием слизывал эту проступающую, словно роса, ярко-алую кровь. По вкусу она напоминала сладкие сливки.

Намунка понимал, что молодой олений рог — это сосуд с лекарством истинно волшебной силы. И он знал также о неписаном законе тайги: человека, попавшего в беду, спасают всеми средствами, какими располагает тайга.

Чанышев крепко владел своей профессией. Могучие целебные свойства пантов его давно не удивляли. Но он гордился не только высоким мастерством пантоварения, но и способностью практически применять искусство пантоврачевания.

Каштан в его руках прошел две стадии лечения. Поначалу сукровицей, из свежесрезанных рогов. А позже пошло в ход купание в чане с «бульоном», в котором до этого варилась очередная партия пантов.

Как и предсказывал Сергей, через две недели страшные раны затянулись, и только едва заметные рубцы на спине Юрия напоминали о тигриных когтях. Сбылось и другое предсказание Чанышева: Каштан заметно округлился, налился пружинистой силой. Лицо его приобрело здоровый розовый цвет.

Серега довольно похохатывал, поглядывая на румяного бодрого пациента, словно на удачно сваренный пант. И он сказал Каштану те же слова, что и Кондрат Игнатьевич:

— Выручил тебя, Юрча, твой ангел-хранитель. Везучий ты парень.

— Какой же я везучий, Серега, если меня тигр чуть было не разодрал! Хорошенькое везенье!

— Да ты, чудак-человек, этому тигру должен в ножки поклониться, благодарность ему объявить! Ты ж через него сюда угодил! Люди и мечтать не смеют, чтобы к нам попасть, к пантам прикоснуться. Ведь только тут сохранилось стадо настоящих пантачей. Больше нигде. Поэтому мы за рога эти и валюту получаем. Золотые я варю панты. Каждый — на тыщу долларов, понял? В общем, повезло тебе, браток. Ведь панты из тебя человека сотворили. Ты это еще не понял пока. Но знай, теперь живинка на всю жизнь останется. Ясно?

— Панты — это, конечно, чудо, — задумчиво пробормотал Каштан. — Я и представить не мог, на какое волшебство они способны.

— Никакого волшебства, — наставительно проговорил Чанышев, — просто сила в пантах гуляет немыслимая. Самцу по весне природа дает производительную мощь, понял? Она сосредоточена в пантах. И дед мой, и отец всю жизнь с пантами дело имели. Прожили оба до девяносто лет. Ты б посмотрел на них, какие были богатыри. А уж насчет баб — не приведи господь… Так что, Юрча, готовься: девки на тебя обижаться не будут.

— Будут, — махнул рукой Каштан.

Второй раз и при самых диковинных обстоятельствах выкарабкивался Каштан из цепких объятий смерти. Но, размышляя об этих причудливых зигзагах собственной судьбы, швырявшей его с сатанинской изобретательностью из одной беды в другую, он со светлым чувством вспоминал о братской поддержке многих людей, которые встречались в пути и помогали ему охотно, искрение и бескорыстно.

Вот и нынешние его друзья, из оленьего хозяйства, без лишних слов выходили совершенно незнакомого человека, поставили на ноги, ничего, как говорится, не требуя взамен. Даже благодарности. Удивительное проявление братства, какого он никогда и нигде прежде не встречал.

Как только Каштан крепко стал на ноги, он захотел быть полезным людям. Тело его жаждало физической работы. Он принимался за все — трудился вместе с оленеводами, с загонщиками, заготавливал на зиму корма, ходил на починку сорокакилометровой изгороди, сделанной из металлической сетки, помогал парням отделять оленей-рогачей от оленух и молодняка, ездил по поручению Свиридова на его мотоцикле в Светлый Яр и поселок Чага.

В середине июля, воспользовавшись погожими днями, работники хозяйства готовили корма для оленей. Накосили много душистой сочной травы и нарубили лозу.

Юрий с шофером Володей Малковым совершал рейсы с поля к хранилищу, которое здесь почему-то называли павильоном.