Борис Медовой - Тайна

Он круто повернулся к охранникам и свирепо крикнул:

— Это почему же дерьмо не вывезено?! Вы что, рехнулись, идиоты? Кто допустил такое нарушение?

— Мы здесь ни при чем, синьор лейтенант! — воскликнул один из охранников. — Это ведь обязанность второй смены.

— Значит, вы не имели права заступать!

— Они нам сказали, синьор лейтенант, что машина сегодня не прибыла.

— Почему?

— Они сказали, что вашей заявки не было, синьор лейтенант.

Офицер мутно, зло смотрел на охранников:

— Значит, не надо было сливать параши!

— Это ведь делает не наша смена. Нам самим-то каково дежурить, синьор лейтенант.

— Сукины сыны вы!

Офицер пошел к лестнице и стал подниматься. Он сказал:

— Я на верхний этаж!

Планер «Савиола» вновь, чиркнув брюхом по ровно выложенной кирпичом площадке, оказался на крыше центрального корпуса.

И вновь повторилась предыдущая сцена. Неслышно открыта камера Бертоне и Орландо. Они тихо вышли из нее и направились за Регюсси к лесенке, ведущей через люк на крышу.

А лейтенант Бартоломео тоже поднимался по железной винтовой лестнице наверх. Он был где-то посередине между вторым и третьим этажами, когда у него закружилась голова — то ли от выпитого вина, то ли от смрада, поднимающегося из бочки. Во всяком случае, бравый офицер пошатнулся. А на тон ступеньке, как на грех, кто-то пролил лужицу из параши. И блестящий сапог лейтенанта скользнул совсем немного, чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно, чтобы красавчик Бартоломео потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и, прокатившись с грохотом по лестнице, угодил прямо в бочку со зловонной жижей.

Пока охранники вытаскивали лейтенанта из бочки, на крыше завершалась операция по спасению узников.

Неожиданно забарахлил пусковой механизм. Только с пятой попытки загруженный планер рывком сполз с крыши и, плавно снижаясь, устремился к морскому берегу.

— И вся недолга! — сказал Ерема с облегчением.

В коридоре верхнего этажа блока № 4 Репосси припудрил пылью замок люка и ступеньки ведущей к нему лесенки. Затем тщательно подмел и протер каменный пол коридора.

Бурдига, в свою очередь, внимательно и приветливо пересчитал толстую пачку денег, аккуратно уложил ее в карман, закрепил булавкой.

Затем оба дежурных вымыли руки, поставили на плитку кофейник. Сменщики застали мирную картинку: Бурдига и Репосси пили кофе.

Новый начальник смены сообщил новость:

— А наш синьор лейтенант искупался в сортирной бочке!

Бурдига удивился:

— Совсем сдурел! Что это ему — бассейн?!

— Он к тому же и шею свернул, — сказал сменщик.

— И поделом! Не будет нырять куда не положено. Высшим чипам — и тем не дозволено булькаться в клозетной жиже. А тут всего лишь лейтенант. Непорядок!

В хижине рыбацкой деревушки четверо беглецов — Рудини, Каррето, Джакомо и Орландо быстро переоделись в брезентовые куртки и зюйдвестки, и старый рыбак повел их по тропинке вниз к морю.

Здесь покачивалась на волне шлюпка. Прежде чем сесть в нее, беглецы молча обняли тех, кто оставался на берегу.

Старик махнул рукой. Четверо забрались в шлюпку. Рыбак поднял парус, и лодка, ходко заскользив по волне, стала удаляться в море.

Ерема с обрыва смотрел на парус, пока он не растворился во тьме. Тогда он взобрался в кабину и в последний раз воспользовался механизмом для взлета. Планер подпрыгнул, устремился с обрыва вниз, но пилот его выпрямил, и он, словно птица, стал подниматься на восходящих потоках.

Седых пролетел над шлюпкой, затем развернул планер в обратную сторону и взял курс на аэродром.

Планерист и журналист Поль Эккерт, он же сборщик моторов грузовых автомобилей Нижегородского автозавода Еремей Павлович Седых, возвращаясь из ночного полета, испытывал безудержную радость. Душа его ликовала. И это ликование требовало выхода.

Бесшумно плыл над землей планер, а пилот его пел.

Тем временем прелат собора св. Доминика в округе Марио Ди Грациани и священнослужитель при тюрьме Регина отец Витторио возвращались из Ватикана. Они ехали не спеша от станции в пролетке, запряженной парой мулов. Блаженное спокойствие и тишина царили вокруг. Святые отцы молча отдавались этой благодати.

И вдруг с неба послышались звуки непонятной песни. Диковат был ее мотив и причудлив язык. Отцы в смятении глянули вверх на яснозвездное ночное небо: никого! Но загадочная песня продолжала плыть в небесах. Священникам стало жутко. И было отчего:

Священники не владели русским языком, и им оставалось лишь осенить себя крестным знамением.

Полковник Гвиано и его супруга вышли провожать дражайшего доктора Зайделя к воротам крепости.

— Ну, вы решите, решите?! — настаивала дама.

— Решит, решит! — повторял комендант.

— Мы рассказали о вашем волшебном искусстве супругам Стабилини, — сообщила синьора — Они буквально заинтригованы.

— Спасибо, конечно. Но ведь я завтра уматываю домой.

— Но вы вернетесь, вернетесь?! — спрашивала синьора.

— Вернется, вернется, — ответствовал супруг.

Фома сложился пополам и втиснулся в комендантский автомобиль.

— Для вас надо строить машину по спецзаказу! — хихикнул полковник.

— Таким и должен быть настоящий мужчина! — заявила сионьора.

— А теперь зададим стрекача! — сказал Ерема, стремительно входя в гостиничный номер. — Как можно быстрей!

— Все обошлось? — тревожно спросил Фома.

— Порядок! Уплыли. Утром будут в Югославии. А ты давно из крепости? Там еще не хватились?

— До утра не хватятся.

— Когда поезда?

— В полдень и вечером.

— На дневной успеваем?

— Должны успеть. С утра схожу поставлю выездные штампы, и порядок.

— Билеты заказал?

— Ага. Утром принесут. Ты будь в номере.

— Лады. Ты жрать хочешь?

— Меня там обкормили.

— И тебе кусок в горло лез, когда все решалось?

— Лез не лез, а приходилось глотать.

Утром Фома пришел в бюро виз и регистраций и подал в окошечко документы.

Оттуда послышалось:

— Синьоры Зайдель и Эккерт? Швейцария?

— Да.

Услышав фамилии, произнесенные чиновником, с кресел встали двое — лощеный господин в форме офицера жандармерии и приземистый человек в штатском. Они подошли к Фоме, и офицер отчеканил:

— Доктор Альберт Зайдель, именем короля вы арестованы!

— Прошу следовать с нами! — сказал тот, что в штатском.

Фому препроводили к черному автомобилю с занавесками и вежливо усадили на заднее сиденье. Взвыв и исторгнув клуб дыма, машина помчалась по улице.