Л. Шмидт - Мир приключений, 1929 № 02

— Я еду в Ланкашир и открою старый дом. Это будет моим первым посещением со времени смерти моего мужа. Я проведу там рождество. И мой ребенок родится там. Это для того, чтобы доказать и вам, и себе, что я больше не боюсь своего прошлого.

Она протянула доктору руку и глаза ее смотрели тепло и приветливо.

— Я не могу вас отблагодарить за все, что вы сделали для меня!

Он взял ее руку, и минуту спустя миссис Аркрайт уже не было в кабинете.

Два месяца Чэннинг ничего не слышал о ней. Но он обычно был слишком занят, чтобы много думать о пациентах, уже прошедших через его руки. Он знал и то, что благодарность пациентов, — вообще редкая сама по себе, — таких, как его пациенты, еще реже влекла их снова повидать врача. Он слишком много знал про них, чтобы общение с ним было бы для них приятно. Сплошь да рядом, в ресторанах и других местах он с грустью замечал, что при появлении его тот или другой из публики сейчас же торопливо удалялся. Но в начале декабря он был удивлен, получив дружеское письмо от миссис Аркрайт, приглашавшей его провести с ними в Ланкашире рождество.

Он принял приглашение с готовностью, поразившей его самого, потому что он был по природе одинокий человек, несмотря на множество знакомых, и в пять часов 24 декабря он приехал к Аркрайтам. Он был поражен красотой местности. Дом стоял на высокой горе над долиной, где поля переходили в стенные пространства. На мили во все стороны местность осталась такой же точно, какой она была до того, как могучая волна промышленности поглотила всю сторону. Только над краем долины висела тяжелая завеса дыма, обозначавшая город угля и сталелитейных заводов, копи и доменные печи которого днем и ночью изрыгали деньги для этих, живущих в отдалении, владельцев. Чэннинг был единственным гостем, так как миссис Аркрайт ожидала ребенка в самом начале нового года.

Чэннинг с интересом наблюдал перемену, происшедшую с хозяйством и хозяйкой. Она была совершенно удовлетворена своей настоящей жизнью. Сон не повторялся, и успокоение предстоящего материнства окутывало ее, как мантией. Она была, как прекрасная нива, согретая и созревшая под лучами солнца и спокойно ожидающая жатвы. Но изменился сам Аркрайт. Насколько она затихла, настолько тон его превосходства усилился. Он был теперь членом магистрата и он только и говорил, что о своих обязанностях и о своем положении. Его любовь к внешнему и к условностям делали его обязанности удовольствием для него.

— Я думаю, что теперь нас хорошо узнали в этих краях, — говорил он Чэннингу, показывая ему его комнату. — И надеюсь, что и дом этот, и его хозяев здесь уважают.

— Да, ведь, прежде всего, у дома теперь совсем другой хозяин, — сказал Чэннинг.

Маленький человек весь просиял от этой любезности.

— Надеюсь, — сказал он с деланной скромностью, восхитившей Чэннинга. — Во всяком случае в моей жизни нет ничего такого, что я должен был бы скрывать от людей.

Сравнение с человеком, место которого он занял, доставляло ему большое удовольствие.

— Между прочим, он умер как раз в этой комнате, — вдруг сказал он. — Я надеюсь, что это не имеет для вас значения?

Доктор усмехнулся.

— Ни малейшего, — ответил он. — Это прелестная комната.

После обеда миссис Аркрайт оставила их вдвоем Она устала, — сказала она. И почему-то, как она призналась Чэннингу, она чувствовала себя немножко нервной.

— Это глупо с моей стороны, — шутливо сказала она, — но в первый раз со времени нашего приезда я раскаиваюсь в том, что сделала это.

Она огляделась кругом почти ненавистью.

— Прошлое точно сомкнулось вокруг меня, — медленно сказала она. — Вероятно, наступление рождества делает меня сентиментальной.

Она закончила свои слова достаточно мужественно, но Чэннинг все же понимал, что нервы ее были возбуждены.

— Или то, что я тут, сказал он, — и приготовление для меня комнаты, — многозначительно добавил он.

Она слегка покраснела, потому что всегда быстро понимала его.

— Во всяком случае, что бы это ни было, это — глупости!

Ей было стыдно сознаться, что она воз-вращается к прежнему.

— Я живу в своей прежней комнате о останусь в ней. Спокойной ночи. Я не изменю вам.

Она героически улыбнулась, покидая их, но Чэннинг видел, что улыбка эта далась ей не без усилия. Он теперь желал только, чтобы посещение его не принесло с собой несчастья.

Но Аркрайт не испытывал таких сомнений.

— Она сама над собой будет завтра смеяться, — уверял он Чэннинга, — я всегда говорил ей еще задолго до встречи с вами, что смеяться — лучшее средство.

— Женщина предпочтительно слушает чужого человека, а не мужа, — заметил Чэннинг. — Я иногда думаю, что моя специальность говорить женщинам неприятные истины.

Аркрайт с чувством довольства попыхивал сигарой. Что касалось его, так мир был в великолепном порядке.

— Она придавала одно время этому несчастному сну какую-то таинственность. Говорила о предзнаменованиях и, знаете, о всяких таких глупостях.

— Сказать вам правду, — заметил Чэннинг, которого раздражала самоуверенность Аркрайта, — в некотором отношении сон этот все еще остается тайной и для меня. Я дал вашей жене объяснение, которое ее, к счастью, удовлетворило. Но его может раскритиковать любой другой психиатр.

— Да, ведь, оно же возымело действие, — сказал Аркрайт. — В конце концов, только это и важно.

Наступило молчание. Но Аркрайт все же был смущен. Он ненавидел все неопределенное, незаконченное.

— А что же вы не поняли в этом сне? — вдруг спросил он, точно разговор и не прерывался.

Чэннинг не мог ускользнуть от такого прямого вопроса.

— Я скажу вам, — произнес он, помолчав. — Главная трудность для меня в том, что сон периодически повторялся. Большая часть снов отражает душевное состояние спящего, потому что сны являются его собственной переработкой незначительных событий. Но повторяющиеся сны стоят в особой группе. Тут имеешь дело с возникновением в мозгу спящего не месива отдельных воспоминаний, но одного дельного воспоминания, цельного происшествия, бывшего в действительности.

— Бывшего в действительности? — перебил Аркрайт. — Но вы же не хотите сказать, что в действительности произошло то, что видит во сне моя жена? — В голосе его даже звучала обида.

— Вот в этом-то и заключается трудность, о которой я вам говорю, — спокойно ответил Чэннинг. — Нет сомнения, что ничего такого никогда с вашей женой не было. Но мы имеем дело с повторяющимся сном и, значит, это должно было бы быть, — упрямо закончил он. В коротких словах он объяснил своему собеседнику значение повторяющихся снов солдат, побывавших в бою.

Чэннинг заметил, что разговор этот был неприятен Аркрайту. Ведь его жена нормальный и приличный человек, и поэтому сны ее так же должны быть нормальны и приличны. Чэннинг понял мелочное недовольство своего собеседника и, уважая в нем хозяина дома, искусно сумел перевести тему разговора. Дружески беседуя, они поднялись по лестнице и остановились на верху ее, чтобы проститься на ночь. Комната Чэннинга была справа длинного корридора, в противоположном конце от комнат Аркрайтов. Хозяин с типичной для него церемонностью ждал, пока Чэннинг шел по корридору в свою комнату.