Л. Шмидт - Мир приключений, 1929 № 02

Это вызвало большую и жестокую печаль, которую скрыли, чтобы не давать Эбергу повода порадоваться. Но на следующий неделе Ловисса проговорилась, что она сама видела в корыте свиньи что-то странное и белое. И это сразу убедило в том, что тут кроется злодеяние людишек из Альботны.

Два дня спустя, собака Эберга валялась на картофельном поле с разможженной головой. Она была, правда, дворнягой, но, несмотря на это, обнаруживала все качества охотничьей собаки. В своих трудах Эберг не имел иного товарища и любил ее больше всего на свете. Он ушел за дом, чтобы Кордин не мог ни видеть, ни слышать, сел на чурбан и заплакал с причитаниями.

G этого момента ненависть сделалась дикой. Соседи начали наносить друг другу вред всеми способами. Нордин проводил большую часть своего времени в чирканьи по дну в поисках сетей, у которых Эберг обрезал веревки, а Эберг должен был стеречь своих коров, которые возвращались с поля хромые, с кровавыми ранами от ударов камнями. Ни один из стариков не решался больше оставлять без присмотра все, что ему принадлежало. Они бродили по острову, изнуряемые голодом, ненавистью и страхом, шпионили друг за другом, забыв об истинном поле битвы, которое было обращено к морю и жестокой природе.

Однажды в декабре, когда дул сильный ветер, Эберг расставил в заливе свои жалкие сети: слишком тяжко было обходиться без рыбы. Но, как мы уже сказали, он не решался удалиться со своего места, и потому захватил с собой ружье, чтоб убить тюленя, и Нордин никак не мог подобраться и порвать его сети, что он имел намерение сделать. Он также не мог тайком подоить коров Эберга, ибо они его так боялись после угощения камнями, что бежали в лес при его появлении.

Но огромные тучи набежали и тьма наступила скорее, чем этого ожидал Эберг. Он был охвачен смертельным страхом и ждал, что вот-вот увидит языки пламени, вырывающиеся из его дома. В таком волнении и страхе он уронил весло и, пытаясь его изловить, от усталости и напряжения не удержался и упал в воду. Зацепившись за край лодки, он понял, что его уносит ветер и течение в море.

Нордин услышал крики отчаяния в тот момент, когда он вносил в свою кухню охапку дров. Он с грохотом бросил дрова к печке и стал ходить взад и вперед, нелепо суматошась. Но вдруг он остановился и стал прислушиваться с ужасным напряжением нервов. Ловисса тоже слушала с содроганием. Затем они оба начали ходить и производить шум. Однако, беспокойство Нордина росло. Он топтался на месте, вздыхал, корчился, как червяк на крючке. И вдруг он вспомнил о большой рыбной ловле: сам он стоял на носу и вытаскивал из воды большие сети с блестящими при луне петлями, на веслах сидел Эберг, прекрасно знавший, как надо править на этих опасных глубинах… Нордин вспомнил и о тех утренних часах на островке Гельпан, когда они вместе ожидали перелета гаг. Пловучий лед поблескивал белыми искрами между скал, но вода была синей, как весной. Птицы, приготовленные, как приманка, прыгали, и наконец стая гаг пролетела. Раздавались выстрелы его и Эберга.

Нордин сделал большой шаг к двери. Но тогда Ловисса посмотрела на него снизу и ее бледное лицо приняло еще более неуловимое выражение, чем обычно. Оно корчилось, бросало взгляды во все углы и выплевывало слова из беззубого рта:

— Это кричит наша свинка… Она, бедняжка, возвращается… Этой зимой мы часто будем слышать ее крики, когда ничего не будет в хлеву…

Нордин опустился на стул перед столом в своей жалкой и грязной кухне, где давно уже поселилась нужда. Он заткнул себе уши и просидел так, пока не наступила вновь тишина.

Хозяин Шельботны не спал всю ночь, но он не мог решить, дрожит ли он от ужаса или от радости. На заре он вышел. Да, лодка Эберга все еще не вернулась, и никто не двигался в молчаливом и мрачном доме. Нордин испытывал странное ощущение холода и в нем царило какое-то настороженное спокойствие, как в море перед штормом.

Утро проходило, а Эберг не появлялся. Да, справедливый суд свершился.

Тогда он начал бродить вокруг дома соседа, постепенно к нему приближаясь, пока он не услышал слабый и робкий голос изнутри:

— Это ты, Эберг? Где ты, несчастный, пропадал всю ночь?

Нордин убежал и отправился к лодке, ибо ветер стал спадать. После долгих часов берегового ветра он не нашел никаких следов ни судна, ни весел. Но он заметил поплавки Эберга и поднял сети. Улов был довольно хороший: больше трех тысяч сардинок. Однако, он не притронулся к рыбе, оставив ее на скале.

Втечение всего остального дня Нордин и Ловисса не обменялись ни словом. Оба бросали беглые взгляды на соседний дом. Он был молчалив, пуст и темен. Казалось, вся жизнь в нем угасла.

В сумерки Нордин пересек канал, чтобы сложить высохшие сети в сарай Эберга.

Несколько раз ночью он вставал и прислушивался к ветру, который теперь начал дуть с моря.

На другой день была снежная буря, но Нордин выходил из дому от времени до времени. Беспокойство грызло его сердце. Он хорошо понимал, что ему следует пойти к немощной Кристине, но он чувствовал, что какая-то непреодолимая стена преграждала ему дорогу. Наконец он услышал среди бури мычание коров в хлеву, томимых молоком. Он прохрипел Ловиссе приказание взять ведро и следовать за ним. Подоив коров, они вошли в кухню Эберга. Ловисса хотела убежать, но он удержал ее за руку. В кухне было темно и холодно, дверь, ведущая в комнату, была закрыта, и они остановились перед ней в нерешительности. У Нордина вертелись на языке слова, которые он должен был бы произнести, подавая парное молоко той, которая находилась там . Наконец, он открыл дверь, но ужасное зрелище заставило его отступить. Больная сползла со своей постели, дотянулась ползком до окна, и ей удалось подняться, опираясь на стол. Она висела на раме мертвая перед разбитыми стеклами. Это окно не выходило на их сторону, и поэтому они не слышали криков Кристины о помощи. Она, должно быть, потеряла сознание и замерзла без чувств, или, может быть, она и пришла в себя перед смертью и кричала слабеющим с каждой кинутой голосом от страха, голода и одиночества.

Они перенесли ее на кровать и надели на нее чистую рубашку.

Затем хозяин и служанка вернулись к себе.

— Это ты, падаль, заставила меня сделать это, — сказал Нордин, падая на свою постель, как мешок с грязным бельем.