Л. Шмидт - Мир приключений, 1929 № 02

— Я не курю.

— Да вы прямо — уник! А я вот привыкла и отстать не могу.

— Что поделаешь, не научился. Помолчали, украдкой наблюдая друг друга.

— Странное лето, — сказал гость. — Почти совсем не видим солнца, все дожди и дожди.

— Вы правы. Природа нас не балует. Гость засиделся. После кофе перешли в гостиную, сели у затопленного камина. Курили, вели умные разговоры. Гость обратил внимание на книжный шкаф, полный книг:

— Сколько у вас книг!

— О, да! И я, и Петя любим книги.

— И Петя? Странно, когда это он успел пристраститься?

— Не могу вам сказать, — улыбнулась хозяйка. — Вероятно, уже давно.

— Что касается меня, я обожаю печатное слово. Я завидую только тем людям, которые имеют много книг. Боюсь, что это покажется вам манией. И из писателей-то я предпочитаю тех, которые славились своими книжными сокровищницами, например: Руссо, Гюго, Золя, Мопассан, и которые все свое свободное время отдавали чтению. Не правда-ли, странно?

— Ничуть. Я вас понимаю. Я сама испытываю нечто подобное. Вот, Тургенев, например, превосходный писатель, а я чувствую к нему антипатию за то, что он ничем кроме собственных писаний не интересовался, а если что и читал, то ничего не помнил.

Когда эта тема была исчерпана, наступило долгое молчание, не нарушаемое ни единым звуком. Гость сидел, скромно положив руки на колени. Софья Ивановна невольно залюбовалась этими изящными, артистическими руками, такими выхоленными, без единого пятнышка. Середа заметил внимание хозяйки к нему и поспешил переменить тему разговора.

— Какое на вас прелестное платье, — сказал он. — Строгое, выдержанное…

— Простенькое, сама шила. Я для себя все делаю сама.

— А еще говорят, будто жены разоряют мужей.

— Не всякая жена. Простите, Семен Семенович, а вы женаты?

Лицо Середы затуманилось.

— Нет… Я никогда не был женат… То есть, видите ли, два года тому назад я должен был жениться, но с моей невестой случилась трагическая история: она ослепла в самый день свадьбы…

— Как? Совсем ослепла?

— Совершенно. Потеряла зрение на все 100 %. Разумеется, мне это не помешало бы любить ее… Но она сама категорически отказалась. Она написала мне письмо, так как ей тяжело было бы меня видеть.

— Бедный, мне вас так жаль… И ее разумеется… Видите, я даже растрогана до слез. Ваша история напоминает мне развязку романа Диккенса: «Тайна Элвина Друда»… Помните?

— Да, мне эта аналогия также приходила в голову. Разрешите мне откланяться, уже поздно, — сказал Середа после печальной паузы.

— Заходите, будем друзьями…

— Благодарю вас, непременно…

— Марьюшка, подайте гостю пальто и калоши.

Час обеда уже прошел, но есть Софье Ивановне совсем не хотелось. Она взяла «Современную Утопию» Томаса Мура и погрузилась в чтение. После обеда настроение Софьи Ивановны резко изменилось. Она нервничала, не находила себе места и, чтобы несколько развлечься, решила пойти в балет.

Когда она уже оделась, услыхала в прихожей незнакомые голоса.

— Где тут помещаться-то? — говорил раскатистый женский голос. — Да разгрузи ты, мать, меня; эти проклятущие узлы все руки оттянули. А носильщиков брать не по карману.

— Да вы к кому, гражданка? — спрашивала Марьюшка.

— Здрасьте! Знамо, к мужу. Ведь здесь Петров живет? Петр Петрович?

— Здесь.

— Так чего же растобаривать. Мне на евоной службе адрес сказали. Ну, и веди прямо в спальню. А то малец совсем измучился. От Ялты дорога не близкая…

У Софьи Ивановны заныло сердце от предчувствия чего-то страшного. Она хотела выбежать в прихожую, но ноги ей не повиновались.

— Ты прислуга будешь? Как звать-то? А, значит тезки, — кричал прежний голос. — Да чего это Петруша-то не встречает?

— Петр Петрович уехатчи лечиться.

— Вот еще нежности…

Отворилась дверь и на пороге показалась довольно полная, очень бледная, но миловидная женщина, закутанная в вязаный платок и с ребенком на руках. За нею виднелось растерянное лицо Марьюшки.

— Вам что угодно? — дрожа спросила Софья Ивановна.

— Не видишь что? — Хозяйка приехала. Это, значит, столовая? Так… А здесь — спальня? Недурственно, мне нравится. А ты, неужто вторая прислуга? Или жилица? Да, да, помню, Петрушка писал, что сдает комнаты…

— Позвольте… Объясните мне… Кто вы, наконец? — лепетала Софья Ивановна.

— Говорю, хозяйка ваша, Марфа Саввична Петрова, дважды законная жена Петра Петровича: обзагшенная — раз, повенчанная для прочности — два. В прошлом году, аккурат в мае, в Ялте с Петрушей обзаконились. А это — наш наследник. Павлушенька, скажи: агу!.. Слышите, говорит: агу!.. Замечательно умный мальчик, весь в отца, a ведь только-только полгодика исполнилось. А вас как звать?

— Софья Ивановна… Петрова… Дело в том, видите-ли… что я тоже жена.

— Ничего нет удивительною, вы уже на возрасте. Под сорок, поди?

— Жена Петра Петровича — я! — истерично закричала Софья Ивановна. — В мае записались… И документы в порядке…

— А!.. Значит, по нынешнему — несколько жен… я не ревнючая. А в документы ваши мне начхать! За мною первенство. Покамест жила я в Ялте, вы тут валандались, мне же облегчение, а раз явилась к исполнению супружеких обязанностей— скатывайся, ищи себе нового любителя. Эй, Дарьюшка! Ребенку — кашку манную, мне — кофею покрепче, — в момент! Да дай-ка капот какой получше, вот вроде, как на заместительнице-то моей одет, уж больно ладненький.

Софья Ивановна хотела раскричаться, выцарапать этой краснорожей бабе глаза, вытолкать ее в шею за дверь, но ничего этого не сделала. Она заперлась в кабинет мужа, бросилась на диван и впала в жесточайшую истерику.

При новой хозяйке, к полудню того же дня, квартира Петрова изменилась значительно к лучшему, — приобрела более жилой вид. Спальня и гостиная, как флагами расцветились пеленками, развешенными на веревках. В кабинете весело шумели два примуса — с молоком и с кофе. Марфа Саввична в голубом шелковом капоте, который придавал румянец ее миловидному лицу, тут же в столовой занималась постирушкой. Маленький Павлик сидел на диване, в подушках, трепал книги и весело разговаривал сам с собою:

— Агу!.. А-гу-у!..

Новая хозяйка деловито покрикивала:

— Марьюшка, подбавь Павлику книжек из шкафа, что покрасивше… Выплесни корыто… Поторопи квартиранку, чтобы выезжала, — самим негде повернуться… Не смей форточку открывать, — дует. Пойсыйкай мальца, он чего-то хочет… Утюги перекалила — разиня… Пеленки не трогай, паленки дело ответственное, я сама… Ванночку нагрей, сейчас Павлика купать будем. Да не думай плиту затоплять, дрова-то ноне кусаются. Тащи ванночку в гостиную, там не дует… Да постучи погромче этой мадаме в дверь, пусть поторапливается.

Что? До утра? Не согласна. Я спать не могу, когда в доме посторонние. Некуда ехать? А что у вас гостиниц разве нет?