Александр Линевский - Всемирный следопыт, 1930 № 03

Охотник учился, а вокруг прыгали белки, шныряли горностаи, копались в колодах, разыскивая личинки, лохматые медведи, — четвероногим обитателям тайги не было дела до того, чем занимался человек. И все же было существо, которое проявляло большой интерес к занятиям Тумоуля. Уходя от дерева с вырезанными на его стволе знаками, Тумоуль не раз замечал позади себя странную, одетую в меха фигуру, рассматривавшую то, что он писал. Это был Джуроуль, про которого говорили, что злые духи похитили у него разум. Это случилось после того, как его жена ушла в лес и не вернулась, и вот с тех пор он искал ее в тайге, пугая по ночам охотников дикими криками. Жил он одиноко, людей чуждался, никогда с ними не разговаривал, а питался тем, что по ночам подбирал у становищ. Жалея его, Тумоуль всегда оставлял на месте охоты что-нибудь из своей добычи — утку, капалоху или связку рыбы, так как знал, что Джуроуль это подберет. Теперь Тумоуль делал это редко, потому. что не много добывал сам, но сумасшедший почти всегда ходил по его следам, останавливаясь у каждого дерева с вырезанными знаками. Уж не думал ли он по этим крючкам найти свою жену, как охотник находит по следу хитрую лисицу?..

В последний день лебяжьего месяца в становище Мукдыкана костер горел ярче обыкновенного. Приехали гости: толстый неповоротливый Бургуми, маленький вертлявый Хатрапчо, подслеповатый Токуле и, наконец, рябой Амультен. Недоставало только шамана Тыманито, и тогда налицо были бы все самые старые и мудрые люди рода. Но Тыманито редко вылезал из своего логова, он, как и подобало главному шаману, находился непрерывно в общении с духами. К нему обращались лишь по важным делам, а во всех остальных случаях его заменял Мукдыкан.

Сородичи собрались обменяться мнениями о суглане, который несколько дней назад собирали русские в устье Кочечумо. Это был странный суглан: обычно на сугланах разрешалось говорить только мужчинам, и притом тем из них, которые имели свое становище, а на этот раз говорили не только такие голяки, как Тумоуль, но даже и женщины. Правда, старикам удалось настоять, чтобы говорили только вдовы, сами ведущие хозяйство, но и этого никогда раньше не бывало…

В то время как женщины хлопотали над котлами, приготовляя чай, мужчины сидели, поджав ноги, вокруг низенького столика и угощались вареными глухарями. Говорил больше Мукдыкан, остальные лишь изредка вставляли короткие реплики, утвердительно кивая головой.

— Да, такого суглана мы еще не видели, — медленно тянул хозяин, окидывая гостей строгим взглядом. — Женщины сидели рядом с нами, а наши батраки драли глотки так, как будто у каждого из них было по сотне оленей. Разве так происходили сугланы, когда мы платили люче ясак?

— Царь был мудрый, он понимал закон, — вставил Бургуми, жадно обгладывая кость.

— Большевик совсем другой человек, — заметил Амультен, — он совсем не хочет слушать то, что говорим мы, старики.

— Он слушает баб, — продолжал Мукдыкан, — и если так будет продолжаться, то мы дождемся того, что бабы будут сидеть на наших местах у костров, а охотники — варить пищу. А что понимает баба в мужских делах? У нее в голове ума столько же, как вот у этой головешки…

Потом Мукдыкан говорил о том, что творилось этим летом на берегах Катанги. Зачем пришел сюда большевик, и для чего он строит большие чумы? Они хотят посадить в них своих шаманов, чтобы те лечили болезни и учили аваньков читать книжки. Но у аваньков есть свои шаманы, они также умеют лечить болезни, а что касается ученья, то охотникам вовсе этого не нужно, потому что люче хотя и очень учены, а не умеют отличить следа оленя от следа лося. Может быть они сами хотят учиться у аваньков, как добывать зверя, а все это говорят только для отвода глаз? Вот это пожалуй будет вернее. Ведь говорил же купец, который раньше сюда привозил водку, чтобы аваньки опасались большевика. «Большевик сожрал царя, сожрал купцов, а когда придет сюда, сожрет и вас — отберет тайгу, и вы подохнете с голоду», — вот что говорил купец, а он был мудрый человек. К этому теперь, кажется, дело и идет. Почему, например, большевик не хочет брать с аваньков ясак, как это делал царь? Когда аваньки платили ясак, они были спокойны, потому что тайга принадлежала им. А кто теперь скажет, что завтра сюда не придут тысячи охотников-люче добывать зверя? Ведь чумы, в которых живут люче, скоро будут готовы.

— Все это обдумать надо, байе, — закончил Мукдыкан свою речь, — хорошенько обдумать, потому, что будет нам от большевика большая беда. Надо просить Тыманито пошаманить, чтобы он дал хороший совет.

С этим все согласились. Да, Тыманито — самый мудрый, он скажет, как надо поступить. Покончив с глухарями и осушив котел чаю, сородичи разъехались, а Мукдыкан решил заняться своим бубном. Гости помешали ему навесить на него несколько новых побрякушек. Но когда Мукдыкан подошел к лиственнице, на которую утром повесил бубен, его там не оказалось. Думая, что жена убрала бубен в чум, он стал искать его там. Обшарил все крючки, перевернул звериные шкуры — бубна нигде не было. Тогда он позвал из соседнего чума женщин, — они также развели руками: к бубну они не прикасались.

Мукдыкан был не из тех шаманов, которые убеждены, что духи слушаются их побрякушек, — для этого он был слишком умен. Но что скажут сородичи, когда узнают о пропаже бубна? Ведь всем известно, что сила шамана заключается в бубне, и стоит ему лишиться этого атрибута, как сила его пропадает, и шаман превращается в обыкновенного человека. Все скажут, что духи, рассердившись на Мукдыкана, похитили бубен, и к нему уже не будут обращаться за советами. Бубен надо было найти во что бы то ни стало.

Но куда, в конце концов, он мог деваться? Украсть его было некому — кроме сородичей, в становище никто посторонний в этот день не заглядывал. Это уж действительно было похоже на чертовщину. Обшарив еще раз оба чума, Мукдыкан подошел к дереву, на которое повесил бубен. Может быть, он повесил на другом дереве, дальше от чума? Но, осмотрев землю около дерева, он заметил на ней следы, направился по ним в лес и скоро услышал знакомый звук: гремели бубенцы его бубна. Сделав еще несколько шагов, Мукдыкан увидел пасущегося оленя и догадался, в чем дело: когда олень подходил к дереву почесать бок, он поддел рогами шаманский бубен и таскал теперь его на себе, гремя побрякушками.

Трагедия закончилась фарсом, но шамана охватила злость. Надо было чинить бубен, так как кожа на нем была прорвана рогами. И все из-за того, что за оленями никто не смотрит! Где Тумоуль? Почему он не отгонит оленей подальше в лес? Повесив в чуме бубен, Мукдыкан спустился к ручью и там увидел работника. Он сидел у пня, перед ним лежал раскрытый букварь.