Стефан Грабинский - Остров Итонго

«На 50º северной широты и на 40º восточной долготы».

Подсказка была очевидной. Бендзинский не преминул ею воспользоваться.

В середине июня, в обществе Янека и одного своего друга из числа врачей, он выехал из Варшавы в указанном на табличке направлении. Последней в тех краях местностью, до которой доходила еще железнодорожная линия, были Венгары — затерянный в чистом поле полустанок. Выйдя из поезда, трое путешественников оказались в незавидном положении. Как сообщил «начальник станции» — обычный будочник — ближайшая деревня, где можно нанять телегу, находится в более чем двух милях отсюда. Не оставалась ничего другого, как пойти туда пешком. К счастью, день был солнечный и теплый, а размытые весенними дождями дороги высохли уже в достаточной мере.

Через четыре часа они остановились в Малых Пецках, — тихой, затерявшейся среди лесов и оврагов деревеньке. Здесь они переночевали, а наутро, на рассвете, наняв телегу приступили, наконец, к поискам. Доктор Бендзинский, вооружившись картой местности, компасом, секстантом и другими навигационными приборами, словно капитан корабля, сидя на козлах рядом с извозчиком, руководил походом. Управлявший конями крестьянин был слегка удивлен этой поездкой наугад, — такой она ему казалось, — этим блужданием во все стороны, но, послушный чудачествам городских господ, поворачивал лошадок то направо, то налево, заезжал в леса, брал с разгону бездорожья, прорывался силой через кустарник, поворачивал, разворачивался, объезжал вокруг… И наконец, выбравшись под вечер из какого-то густого, как волчья шерсть, бора, уставился выцветшими глазами в пустое пространство, тянувшееся теперь перед телегой до самого горизонта, и неожиданно перекрестился.

— Господи Иисусе, — сказал он, указывая кнутом на какую-то далекую, темную точку на горизонте. — Так ведь мы, милостивые господа, где-то подле Баньковой Воли.

— Знаете это место? — спросил Бендзинский.

— А как же, знаю. Пропащая это Воля. Я туда с вами не поеду.

— Это почему же?

— Там что-то уже не первый год «цепляет».

Бендзинский довольно улыбнулся.

— У меня такое впечатление, — объяснил он своему коллеге-врачу, — что мы наконец нашли то, что искали. Приборы подтверждают идентичность места. Через полчаса будем у цели.

— Я туда не поеду, — возразил крестьянин.

— Не будьте ребенком, пан Матеуш! Подвезите нас на километр от того места и подождите.

Но пан Матеуш заупрямился и в трех километрах от цели остановил телегу окончательно. После долгих переговоров порешили на том, что господа дальше пойдут пешком одни, переночуют в Баньковой Воле, если им так хочется, а он, Матеуш, приедет за ними следующим утром и заберет назад в том месте, в котором они теперь слезли с телеги. Хочешь не хочешь отправились они пешком к маячащей вдали усадьбе, в то время как извозчик, хлестнув коней, помчался на ночлег к ближайшему хутору, находящемуся в добрых трех милях от этого места.

Около семи часов вечера «экспедиция» вошла внутрь странного дома. В одной из комнат по правую руку они нашли остатки сухих веток и разожгли ими печь, потому что ночь обещала быть необыкновенно холодной. После ужина Янек Гневош, который, перешагнув через порог дома, вел себя на удивление беспокойно, самопроизвольно погрузился в глубокий транс. Бендзинский и Пшислуцкий уложили его на ветоши под одной из стен и в нервном возбуждении ждали дальнейшего развития событий.

И события стали развиваться быстро и драматично. Из тела спящего юноши начала испаряться густая молочно-белая субстанция, из которой через несколько минут выделились два отчетливых человеческих контура. Их можно было легко узнать. Это была фигура мрачного мужчины, так упорно возвращавшегося во время варшавских сеансов, и фантом одной из его подруг — одной из сестер, — той младшей, светловолосой.

Они пожирали друг друга глазами, в которых разгоралось вожделение. Комната наполнилась душной, тяжелой атмосферой страсти. Женщина обнажила одну грудь, сочную, как спелая груша, и поманила его к себе. Он прижался к ней губами и, обняв за талию, начал срывать с нее платье. Тогда дверь, ведущая из сеней, открылась и вошел призрак черноволосой. Прыжком пантеры она подскочила к ним и нанесла противнице удар кулаком настолько сильный, что та свалилась у стены. Мужчина хотел прийти ей на помощь, но черная встала на его пути, испепеляя взглядом. Немая борьба длилась мгновение. Победила женщина. Чувствуя свою вину, он опустил глаза, не выдержав огненного взгляда той, кому изменил…

Постепенно силуэты трагической троицы расплылись, перемешались и, собравшись в один клубок, вернулись в тело спящего.

— Кажется, мы стали свидетелями супружеской измены, — слазал Бендзинский.

— Которая, возможно, произошла в этом доме много столетий назад, — добавил Пшислуцкий.

— Вполне возможно. Но, по-моему, призраки не сказали нам еще своего последнего слова. Слышишь?

Из груди Янека вырвался протяжный стон.

— Началась новая материализация. Опять появляется эктоплазма.

Юноша под стеной исчез в мглистой пелене. Через несколько минут сформировалась фигура светловолосой с младенцем на руках. Молодая мать, заглядевшись в личико ребенка, давала ему грудь. Рядом с ней появился призрак шурина-любовника. Их глаза встретились, засветились как горячие угли и тут же нежно посмотрели на ребенка — их ребенка. Но на склонившиеся над плодом любовного греха головы этих двоих опускался откуда-то сверху убийственный взгляд той — жены…

И картина снова переменилась. В пустой комнате у окна колыбель, а в ней — ребенок, шевелящий ножками. На дворе жаркий, солнечный день. Легкий ветерок прокрался внутрь, через открытое окно, и играет светлыми кудряшками на голове ребенка. В тишине летнего полудня слышно, как быстро работает лопата. Кто-то копает глубокую яму под самым окном. Вдруг в оконной раме появляется пара женских рук и над подоконником хищно тянется к колыбели — ищет ребенка. Нашла, схватила и унесла с собой, на ту сторону окна. Тихий писк птенца, которого душат, короткий звук упавшего в яму маленького тела и снова поспешная, безостановочная работа лопаты. Все кончено…

Исчез призрак пустой колыбели, затих жуткий звук лопаты и из вуали флюидной магмы вышли Светлая и Черная. Лица искривлены ненавистью, головы двух Горгон с извивающимися, как змеи, волосами, в руках — ножи. Черная, несколько раз раненная, нетвердо стоит на ногах… Нож выпадает из ее разжатых пальцев. Светлая пользуется ситуацией. Хватает ее одной рукой за волосы, накручивает их себе на руку, а второй рукой вонзает сестре нож по самую рукоятку в сердце. Отомстила за кровь ребенка…

Все помутнело, рассыпалось на клочки, лоскутки, нити. И снова одна пустая, отяжелевшая от эха преступлений комната…