Александр Лаврик - В долине белых черемух

- Ч-чем-то жареным пахнет? - поинтересовался Кирька.

Повариха молча быстренько разлила по чашкам содержимое котла, нарезала хлеба, положила ложки.

- Ешьте, ребята, на здоровье!

Белов с ходу подсел к костру, взял чашку на колени и принялся хлебать своей большой деревянной ложкой.

- Уф, чём это пахнет?-крикнула Зоя издали.

- Пахнет жареными копытами,- сострил Орлецкий, шедший рядом с Зоей.

Кирька пропустил их слова мимо ушей, исправно работая ложкой. А вот Шатров, кривя губы, налегал больше на хлеб с солью, а суп черпал по капле. Когда же ему в ложке попался распаренный побег тальника, он ошалело завертел своими цыганскими глазами.

- Что я, лось, что ли! - выпалил Шатров и бросил ложку.- Чего ты сюда понапихала?

Промолчала бы Наташа, и ссора могла не разгореться, но она решила блеснуть юмором:

- Подумаешь, цыганский барон! Не мог проглотить двух палочек, сваренных всмятку!

Рябинки у Шатрова налились краской, словно ему на лицо село множество божьих коровок.

- С завтрашнего дня беру продукты сухим пайком,- категорически заявил Ром и ушел от костра.

Белов наконец распробовал суп и тоже отложил ложку.

- Послушай, повариха,- беззлобно, но вполне серьезно сказал он,- так дело не пойдет. В следующий раз смотри, что в котел кладешь.

Только умница Кирька отчаянно дохлебал свою порцию.

- П-пре-большущее спасибо!

- Может, еще?

- М-маленько опосля.

Несколько раз Наташа звала на ужин Кыллахова, но тот все отнекивался. И до этого он часто пропускал обеды и ужины, уверяя, что у него есть таинственные якутские блюда, которые он поедает, сидя в седле. И сейчас Ксенофонт отделался присказкой:

- Один мудрый старик мне сказывал: завтрак съешь сам, половину обеда отдай другу, ужин отнеси соседу. Всегда здоров будешь!

Ром и Кирька нырнули в палатку и, видимо, сразу уснули. Зоя тоже скрылась в «теремке», (как прозвали ребята цветную девичью палатку. Старик отправился на лужайку, где паслись лошади. Белов настелил на каменистой площадке зеленые ветки ольхи, бросил на них волосяной матрас и улегся. Он доказывал, что нет ничего полезнее, как спать под открытым небом. Наташа заметила, что едва Сергей коснулся ухом постели, как сразу уснул крепким богатырским сном.

Орлецкий спать не собирался. Поверх костюма он надел теплый полосатый халат, подпоясался, кинул на плечо ружье и уселся за палаткой со стороны реки. Отсыпался он днем, лежа на дне дощаника. Чем его мысли были заняты в часы ночного бдения, никто не знал. Но то ли для отвода глаз, то ли вправду для дела, он всегда перед дежурством затачивал карандаш и доставал общую тетрадь.

Наташа перемыла посуду, вылила из котла суп в предназначенную для Ытыса посудину и поставила перед его носом. Пес, лежавший возле девичьей палатки, отвернулся, уставясь в нарождающиеся над скалами бледные звездочки. Наташа ткнула его носом в чашку. Разобиженный пес не стал даже облизывать усов. Он вытер их лапой и направился к мужской палатке. Испугавшись, что так совсем отпугнет надежного телохранителя, повариха перенесла угощение туда. Пес немедленно вернулся и спокойно улегся.

- Вадим, ты почему не спишь?-спросила Наташа, подойдя к Орлецкому.

- Чтобы вы спокойно спали,- ответил Вадим и, подняв полог палатки, указал пальцем на кудрявую голову Рома.

Наташа разглядела, что Ром спал в обнимку со своей малопулькой.

- Что же это такое? А если она заряжена?! - прошептала Наташа и, к ужасу Вадима, потянулась за ружьем.

Ром спал так крепко, что не расслышал, как Наташа взяла ружье. Оно оказалось незаряженным. Тогда Наташа положила его обратно.

- Это неспроста,- тихо сказал Орлецкий.- Я уверен, что он-то знает больше, чем мы.

Наташа не ответила, ушла в свою палатку, забралась в постель, укуталась с головой и притаилась. Полезли то грустные, то страшные мысли. «А вдруг медведь нападет ночью? И неужели не только зверя, но и людей надо бояться? А как оправдаться перед ребятами? Сказать, может, что не умеет готовить?» Может быть, долго еще она бы проворочалась, но речная прохлада быстро навеяла дремоту. И уже сквозь сон в ее сердце проникло теплое, радостное чувство: «Девчонки! - мысленно обращалась она к университетским подругам.- Вы не представляете, как хорошо в тайге. Честное слово!..»

На восходе солнца над табором тихо зазвучала протяжная якутская песня. Она звала куда-то далеко-далеко. Чем больше вслушивалась Наташа, тем сильнее трогал ее необычный гортанный напев с неповторимыми подголосками, с неуловимо меняющейся мелодией. Песня лилась легко и свободно, подобно журчанью горного ключа.

Старик Кыллахов сидел, поджав ноги калачиком, на верхней лужайке и строгал острым охотничьим ножом округлый корень лиственницы, вырезая замысловатую, с украшениями, трубку, похожую на медвежью лапу. Он изредка поднимал голову, вглядывался узенькими глазками в дальние горы, окидывал фиолетовую пойму реки. Лицо его оставалось недвижимым, как бронзовое изваяние, лишь в глазах вспыхивали искорки солнца. Заметив парящего над долиной беркута, Ксенофонт любовался его полетом. Беркут, ни разу не взмахнув крыльями, парил в сизом блеске неба над бескрайней гористой весенней тайгой.

Сначала голос Ксенофонта отдавал стариковской хрипотцой, но с каждой новой песенной строкой он становился чище, гортанные подголоски украшали мелодию необыкновенными форшлагами. Старый таежник вдохновенно импровизировал песню.

- Фу ты,- сморщился Вадим.

Шатров, привскочив с постели и тараща карие глаза, цыкнул:

- Не понимаешь - помолчи!

- Ром, переводи,- зная, что Шатров понимает по-якутски, попросила Наташа.

Старик самозабвенно пел, а Ром переводил рождающуюся песню строчку за строчкой:

Голос Ксенофонта зазвучал высоко и переливчато, он казался бесконечным, как этот таежный край, как бирюзовое небо над ним:

пел Ксенофонт.

- Понял, что такое настоящая поэзия? -спросил Ром Орлецкого.

- Правильно, Ром! - крикнула Наташа, стоявшая у палатки с мохнатым полотенцем на плече. Она зааплодировала Кыллахову. Но старик сейчас походил на токующего глухаря, его песню мог прервать только выстрел. Еще долго он пел, восхваляя красоту родной земли.

- Хлопала шибко - плати за концерт,- окончив песню и первый раз за всю дорогу улыбнувшись, сказал Ксенофонт Наташе.

- С удовольствием! Почем билеты?

- Один песня - один комок сахара,- шуткой на шутку ответил Ксенофонт.

За шесть дней пути Ксенофонт пригляделся ко всем и теперь знал характер каждого. Будь на то его воля, он кое-кого вернул бы на прииск. Не выдержат они трудностей. Вчера, когда проезжали устье речки Хатын, он не случайно намекнул, что встретил рыбака, собирающегося плыть на прииск. Никто вслух не заикнулся о возвращении, но старому таежнику не надо слов, он умеет угадывать мысли даже по походке. Разные ребята. Сильно разные…